мгновение она увидела восставшую мужскую плоть в окружении жестких темных волос. Ей очень хотелось прикоснуться кончиком пальца к этому толстому длинному стволу, но она, сдержавшись, еще крепче сжала простыню.
А Остин засмеялся; казалось, что-то его очень развеселило.
А может, потерять сознание? Может, доказать, что она не такая уж порочная? Но если она потеряет сознание, то пропустит что-то интересное.
Отбросив в сторону свои брюки, Остин вернулся на койку и, протянув руку к одеялу, стащил его на пол. Прохладный воздух коснулся ног Эванджелины, и она невольно вздрогнула.
— Ты прекрасна… — Остин провел ладонью по ее щеке.
Она судорожно сглотнула.
— Ты единственный, кто так говорит.
— Тогда я единственный, кто не слеп.
Он наклонился к ней, и она откинула голову, жаждая поцелуя. Но Остин не стал целовать ее; он опрокинул девушку на койку и навис над ней. Затем коленями раздвинул ей ноги. Она попыталась освободить для него место, но уперлась бедром в стену.
— Тут трудно поместиться…
— Ммм… надеюсь, поместимся, — пробормотал Остин.
Он опустился на нее, опираясь на руки, потом накрыл ее своим телом.
Девушку охватило любопытство, и в то же время ей было страшно.
А Остин провел губами по ее губам и прошептал:
— Эванджелина… Моя сирена…
Она обняла его одной рукой, и тут вдруг нежность его прежних ласк исчезла — он впился в ее губы неистовым и жадным поцелуем.
У нее перехватило дыхание и потемнело в глазах. От ощущения его тела на своем она как будто перестала ощущать себя. А потом вдруг почувствовала, как его твердая плоть коснулась ее лона, ставшего горячим и влажным.
«Он такой большой… Неужели он во мне поместится?» — промелькнуло у нее.
— Постараюсь не сделать тебе больно. — Голос у него был хриплый, а его руки дрожали.
— Остин, я…
Почувствовав давление, она громко всхлипнула и закрыла глаза. А он быстро проговорил:
— Если я продвинусь дальше, то уже не смогу остановиться.
Эванджелина и сама не знала, хотелось ли ей, чтобы он остановился. Она открыла рот, собираясь обсудить это с Остином, но смогла только произнести:
— О, пожалуйста…
Он шумно выдохнул и быстрым движением вошел в нее.
Она закричала, и слезы потекли из уголков ее глаз. И ей захотелось, чтобы это продолжалось вечно.
— Не плачь… Боль пройдет.
Ей хотелось сказать ему, что это слезы радости, а не боли. Да, она плакала от наслаждения, от сознания того, что в этот момент полностью принадлежала Остину. А он чуть помедлил, потом начал ритмично двигаться.
Сердце Эванджелины взлетало, словно корабль на волнах, и казалось, оно улетало прямо к звездам. Наслаждение же с каждым мгновением усиливалось, охватывая все ее существо.
Из горла Эванджелины вырывались короткие крики радости, а ее ногти впивались в спину Остина. Он же двигался все быстрее, раз за разом заполняя ее, и в какой-то момент наслаждение стало непереносимым, почти болезненным. Но это была сладостная боль, и ей хотелось наслаждаться ею как можно дольше.
Тут корабль рухнул вниз с очередной волны, и в тот же миг Остин выкрикнул ее имя и, целуя ее, вошел в нее последний раз, изливая свое горячее семя и распространяя по всему ее телу радость желания и любви.
Она тоже вскрикнула и затихла, совершенно обессилев. А Остин, с трудом дыша, раз за разом повторял:
— О, сирена, сирена, сирена…
Она поцеловала его в плечо, потом обняла и уткнулась лицом в его шею.
Когда Эванджелина проснулась, она была одна. Солнце светило в кормовые иллюминаторы и нагревало воздух в каюте. Одеяло, которым она была укрыта, окутывало ее словно уютный кокон.
Эванджелина приподнялась, потянулась и зевнула. Корабль тихо покачивался с боку на бок; больших волн, как прошедшей ночью, уже не было.
Она снова зевнула, ожидая, что стыд и сожаление охватят ее. Ведь она разделила ложе с Остином. Она порочная и похотливая!
Эванджелина подтянула колени к груди и хихикнула — ей нравилось быть порочной. И нравилось, что Остин был порочным с ней.
Прежде чем она уснула, они молча полежали рядом, сначала — совершенно обессилевшие. Потом он снова коснулся ее, и его пальцы привели ее в готовность. После чего он вновь скользнул в нее и довел до полного неистовства.
А вот что было потом, она почти не помнила. Кажется, он встал, накрыл ее одеялом и нежно, как мать, поцеловал в лоб. Без сомнения, он вернулся к своим обязанностям. Скоро они прибудут в порт, и у него сейчас много дел. А потом они с ним поженятся.
И тут в ее душу закрались сомнения. Остин женится на ней и приведет в свой дом. Но он не выглядел счастливым.
Эванджелина откинула одеяло и выскользнула из постели. Окинув взглядом свое обнаженное тело, она покраснела. Она не чувствовала смущения, когда лежала с Остином в постели, но сейчас, при свете дня…
Густо покраснев, она поспешно надела сорочку и подошла к умывальнику. Холодная вода освежила ее и вернула к действительности. Да, конечно, Остин не казался счастливым. Его первый брак закончился печально, и у него не было причин полагать, что и второй не закончится так же. К тому же ему пришлось бы оставить то, что он любил больше всего, то есть море.
Если бы ей только удалось убедить его не делать этого.
Эванджелина закусила губу, вспомнив про упрямство Остина. Да, убедить его будет нелегко…
Она быстро надела платье. А потом вдруг обнаружила свой саквояж с вещами. Должно быть, Остин забрал все из ее каюты. Определенно он любил порядок.
Вытащив пару чистых чулок, Эванджелина натянула их, потом взяла гребень и ленты и вернулась к умывальнику и зеркалу, чтобы причесать волосы и завершить свой туалет. В капитанской каюте условия для этого были лучше, чем у нее в каюте, ведь здесь висело большое зеркало.
Покончив с туалетом, она повернулась к серебряному подносу, стоявшему на столе, и подняла крышку. На нее повеяли запахи жареного бекона и свежего хлеба, и в желудке у нее заурчало. Очевидно, любовные утехи возбуждали аппетит.
После завтрака Эванджелина уселась в кресло у письменного стола и задумалась. Чем же ей теперь заняться? Она могла бы выйти на палубу и подышать свежим воздухом — утро наверняка славное. Но ведь все на корабле — включая лорда Рудольфа, — должно быть, знали, что она провела здесь ночь. Так что, наверное, не следовало с ними сейчас встречаться.
Она машинально открыла ящик стола и увидела там молитвенник в красном переплете. Невольно улыбнувшись, Эванджелина достала свою книгу и раскрыла наугад. Погладив страницу с хорошо знакомыми словами, она начала читать.
Но слова не успокаивали ее, как обычно бывало. Она увидела слишком много жестокости, слишком много зла за несколько прошедших недель и теперь сомневалась, что сможет когда-нибудь воспринимать
