эти слова.
Мисс Пейн однажды сказала, что женщина должна не путешествовать, а довольствоваться своим местом дома. Эванджелина находила такой совет глупым и скучным. Теперь же она сочла его мудрым. С того самого дня, когда Харли обманул ее, жизнь ее пошла под уклон. Будь Харли верным и благородным, она мирно проводила бы дни дома, в Котсуоддсе. И никогда бы не открыла для себя радость плавания на корабле или ужас бунта. А также страстное желание, вызванное прикосновением темноглазого мужчины…
Эванджелина листала страницы, отыскивая псалом, который обычно ее успокаивал, — двадцать третий, ее любимый. Она начала читать слова, которые знала наизусть. Читала, молча шевеля губами. Перевернув страницу, вздрогнула и застыла.
Она перевернула только одну страницу, а перевернулись две. Бумага же на ощупь была толстая и твердая, и она поняла, что произошло. Две страницы, вероятно, пропитались влажным морским воздухом и слиплись. Эванджелина попробовала разъединить их ногтем, но они склеились прочно. Она скорчила гримасу. Ей ужасно не хотелось рвать свою любимую книгу, особенно страницу с любимым псалмом.
Девушка положила книгу, подняла листы и провела пальцем по кромке. Никакой щели не было. Она выдвинула следующий ящик стола. Внутри царила чистота, как и во всей каюте. Все лежало в маленьких отделениях, сделанных для того, чтобы вещи не выскальзывали при качке корабля. В своих гнездах лежали листы бумаги, перья, чернильница, промокательная бумага, песочница, воск для печатей и маленький нож для бумаги, которым пользуются для разрезания книжных страниц.
Эванджелина вынула нож. Острие блестело, отполированное, ручка же была черная. Она задвинула ящик и в задумчивости уставилась на свою книгу. Затем снова взяла страницы и, склонив голову к плечу, стала изучать их. Наконец надрезала бумагу. Если она проведет ножом по самой кромке, то, возможно, сумеет разделить страницы, не повредив книгу.
Лезвие было очень острое. Эванджелина медленно провела кончиком ножа по кромке, оставляя тонкий как бритва след. Она разрезала бумагу очень медленно, не желая ее порвать.
Наконец девушка отложила нож и разъединила страницы. Оказалось, что между ними находились три тонких листа. Эванджелина посмотрела на них, потом взяла в руки. Сухая бумага захрустела, когда она расправила листы и разгладила на столе.
Почерк был наклонный, незнакомый. Ни она сама, ни ее сводный брат, да и никто из их семьи не мог написать это. Но почему тут эти бумаги? Загадка.
Эванджелина внимательно рассматривала страницы. Это был просто список имен, записанных без определенного порядка.
П.К. Честерфилд (Конкорд, Массачусетс).
Адольф Мэннеринг (Филадельфия, Пенсильвания).
Джордж Уиттингтон (Бостон, Массачусетс).
К. Шеридан Бартлетт (Уилмингтон, Делавэр).
Но зачем Остину понадобилось прятать список имен в ее молитвеннике? Все было выполнено очень умело, так что обнаружить список смог бы только тот, кто вознамерился бы читать книгу страница за страницей. А если бы кто-нибудь стал искать список и потряс бы книгу за корешок, то из нее ничего бы не выпало. Страницы были склеены так плотно, что ничего не обнаружишь, даже если просто перелистывать книгу.
Эванджелина вспомнила ту ночь, когда пришла сюда за книгой, решив почитать ее перед сном. Но Остин забрал у нее книгу. Тогда его действия показались ей всего лишь бесцеремонными, но теперь она все поняла. Он не хотел, чтобы эти бумаги кто-нибудь нашел. В ту ночь в темных глазах его пылал такой огонь, который жег насквозь. Он хотел запугать ее, но только разжег в ней пламя. И она бессовестно попросила его о поцелуе…
Кожу у нее и сейчас покалывало, как будто он снова уставился на нее пылающими глазами.
Эванджелина подняла голову. Остин стоял в дверях, держась за ручку, и в его глазах были холод и враждебность.
Глава 20
Он закрыл за собой дверь. В каюте царило гнетущее молчание.
Остин был при полном параде — воротничок и шарф, синяя куртка с капитанскими планками на плечах, кожаные перчатки и высокие начищенные до блеска сапоги. Он резко отличался от того красивого мужчины, который этой ночью склонялся над ней, впиваясь в ее губы страстными поцелуями. И его волосы сейчас блестели от бриллиантина, а хвостик был аккуратно перевязан ленточкой.
Капитан медленно пересек комнату. Подошел к девушке и вырвал бумаги из ее онемевших пальцев. Затем осторожно сложил страницы и сунул их в карман куртки.
— Остин, что это такое?
Его взгляд был твердым как сталь.
— Это — опасность.
— Не понимаю.
— Ты их читала, — сказал он утвердительно.
— Но это просто список имен.
Он посмотрел на нее, как кошка на мышь. Эванджелина облизнула пересохшие губы.
— Джордж Уиттингтон… Он кузен лорда Рудольфа Уиттингтона? Нашего лорда Рудольфа?
— Не знаю.
— Ты его спрашивал?
— Нет. — Остин уперся кулаками в стол. — И ты не спрашивай. Ты никому не назовешь имена, которые увидела в этом списке. Ни словом не обмолвишься.
— Почему?
— Потому что я прошу тебя об этом.
Капитан отвернулся, собираясь уйти.
— Остин…
Он остановился и медленно повернулся к ней. Под его пылающим взглядом нервы Эванджелины напряглись до предела.
— Если ты хочешь приказать мне чего-то не делать, я должна знать почему.
Его лицо словно окаменело.
— Ты сделаешь это, потому что я прошу тебя как человек, который станет твоим мужем.
— Но пока ты еще не мой муж.
Он стиснул зубы, едва сдерживая гнев.
— Пойми, Эванджелина, опасно знать об этих бумагах. И не важно, знакомы тебе эти имена или нет. Поклянись, что не будешь говорить об этом ни с кем.
Она еще никогда не видела у Остина такого взгляда. Он смотрел на нее очень серьезно, и она почувствовала: он просит ее не просто так.
— Обещаю. Клянусь.
— Мы поженимся, как только придем в порт.
— Да?..
— Да, ты выйдешь за меня, а не за этого беспутного англичанина.
В этом вопросе, однако, она могла возразить ему.
— Я не считаю его беспутным. Он джентльмен. Всегда вежливый и почтительный.
Остин вскинул подбородок.
— Ты выйдешь за меня, Эванджелина?
— Да.
