В поисках невидимого Бога

потому, что у кого–то нет сострадания и совести. В мире достаточно еды, чтобы накормить всех нуждающихся, а голод — следствие людской жадности и несправедливости.

Начиная с блаженного Августина, христианское богословие утверждает, что вещи, которые мы называем плохими, на самом деле хорошие, просто вид их искажен, исковеркан. Ложь корежит истину, сексуальная распущенность заливает черной грязью красоту физической любви, пищевая зависимость сводит на нет добро от еды и питья. Зло, не способное создать хоть что–то свое, паразитирует на добре. Как замечает бес Баламут, «удовольствие — Его изобретение, а не наше. Он сотворил все радости и развлечения, а наши научные поиски до сих пор не дали результатов»[37] .

Да, многое в нашем мире благом не назовешь. Однако я стараюсь видеть за явным или мнимым негативом глубинное добро. Взять хотя бы человеческое тело: от доктора Пола Брэнда я воспринял, что можно «подружиться» с теми физиологическими процессами, которые мы обычно воспринимаем как враждебные. Практически все неприятности, связанные с нашим телом — нарывы, мозоли, пот, лихорадка, кашель, рвота и особенно боль, — являются защитной реакцией организма. Без этих предупреждающих знаков наша жизнь оказалась бы в большой опасности[38].

Не лишены положительного смысла и душевные страдания. Вы скажете: а что хорошего, например, в страхе? Но если бы не страх, то восходить на вершину горы или спускаться на лыжах по склону было бы крайне опасно. А страх предупреждает нас об опасности, предостерегает от безрассудства. Или представьте мир без чувства одиночества. Существовали бы дружба или любовь без глубинной потребности в спутнике? Пожалуй, если бы не тоска одиночества, мы все сделались бы отшельниками! Именно она ведет нас к людям.

Вообще отрицательные эмоции, если на них правильно реагировать, приносят пользу. По словам психиатра Джеральда Мея, «возможно, здесь, на земле, наш самый драгоценный дар — это отсутствие полноты. Оно становится источником творчества, стремления к Богу. Все лучшее в жизни произрастает из нашей человеческой жажды, из неудовлетворенности».

Я научился искать и находить добро в этом наполненном страданиями мире, причем даже такое добро, которое сокрыто во зле. Когда происходит что–то плохое — недопонимание с женой или другом, муки совести из–за несделанной работы, — я пытаюсь рассматривать все это как боль физическую, как сигнал, и ищу, что пошло не так. Я пытаюсь быть благодарным не только за само страдание, но и за возможность откликнуться на него, из груды пустой породы извлечь золото.

***

Мир — падший. В художественном фильме «Великий каньон» (1991) есть примечательная сцена. Некий адвокат застревает из–за поломки машины в опасном районе города. Пока он ждет техпомощь, на него нападает местная шпана. От неприятностей его избавляет появление аварийной машины, шофер которой вступается за бедолагу. В разговоре с хулиганами водитель произносит слова, со смыслом которых согласился бы сам блаженный Августин: «Приятель! Мир задуман не таким, как считаешь ты. Я должен исполнять свою работу, не спрашивая у тебя разрешения. А тот чувак в разбитой колымаге должен ждать аварийку, а не защищаться от тебя. Вообще все должно быть иначе, чем здесь происходит».

К чему бы мы, люди, ни прикасались, все идет вразлад. В былые времена христианским мыслителям приходилось доказывать, что мир пал. В наши дни сомнений на сей счет почти не осталось. Сибирская тундра и китайские равнины усеяны миллионами трупов мечтателей о светлом коммунистическом будущем. Да и Соединенным Штатам похвастаться нечем: некогда надежда усталой Европы, сегодня они несут в мир насилие и социальной хаос.

Шофер аварийки точно сформулировал христианское учение о грехопадении: «Мир задуман не таким». Благой Бог создал благой мир, но случилось ужасное событие. Слово «грехопадение», которое не звучит в Библии применительно к Адаму и Еве, в богословии заняло одно из центральных мест, потому что оно — верное. Адам и Ева были вознесены очень высоко, но потеряли равновесие и стремительно пали на твердую землю.

У древних греков были похожие мифы. Прометей украл у богов огонь и пострадал. Икар дерзнул взмыть в небо на самодельных, скрепленных воском крыльях, но поднялся слишком близко к Солнцу — оно растопило воск, и Икар рухнул вниз. Пандора открыла запретный ларец и выпустила хранящиеся в нем несчастья, с той поры терзающие человечество. А с Адамом и Евой вышло еще хуже, потому что история о первых людях — не миф. Обретя знание добра и зла, наши пращуры внесли зло в мир и нарушили свое божественное предназначение.

В нашу эру науки и техники смысл истории об Адаме и Еве и мифов о Прометее, Икаре и Пандоре хорошо понятен. Мы овладели энергией атома — и поставили человечество на грань всепланетной катастрофы. Мы познали тайны жизни — и нашли эстетичные способы убивать нерожденных младенцев и ненужных стариков. Мы внедрились в генетический код — и из этого ларца Пандоры на нас грозит обрушиться несметное множество бедствий. Мы вспахиваем целину Великих равнин — и плодородный слой почвы разрушается пыльными бурями. Мы вырубаем тропические леса — и порождаем циклоны и наводнения. От наших технологий страдает ледниковый покров полярных областей. А выдумав Интернет, мы вскоре обнаружили, что самыми популярными во всемирной паутине стали порнографические сайты. Каждое завоевание сопровождается новым падением.

«Человеку не дано наслаждаться незамутненным счастьем», — пишет итальянский поэт, бывший узник Освенцима Примо Леви. Трудно с ним не согласиться. А еще нам не дано незамутненной любви и вообще незамутненного блага. После грехопадения Адама вся планета оказалась так или иначе загрязнена. Всякая пища содержит долю яда, и избежать его мы не в силах.

«И все же, все же…» — пишет Эли Визель. Эти слова выдающегося писателя, лауреата Нобелевской премии мира, верны всегда, даже в нашем грешном мире. В любой тьме всегда можно уловить проблески первоначального блага. Винсент Ван Гог писал своему брату Тео: «Я все больше прихожу к убеждению, что о Боге нельзя судить по созданному Им миру, это пока лишь неудачный этюд. Согласись: любя художника, не станешь критиковать его неудачные вещи, а просто промолчишь. Но зато имеешь право ожидать от него чего–то лучшего. Разумеется, такие ошибки совершают лишь мастера — и это, пожалуй, самое лучшее утешение, так как оно дает основание надеяться, что Творец еще сумеет взять реванш»[39]. Надежду на лучшее будущее Ван Гогу внушали сами недостатки мироздания.

***

Миp можно спасти. «В христианстве, как, впрочем, и у человечества в целом, грехопадение последовало за сотворением так быстро, что два этих события почти слились воедино, — замечает писательница Мэрилин Робинсон. — И с тех пор сквозь все Писание красной нитью проходит тема спасения – читаем ли мы о Ное с семьей, народе Израилевом или Церкви Христовой. Надежда, что человечество, пусть хотя бы и в малом остатке, но спасется, всегда была нашим самым благородным и благочестивым упованием».

Спасение мира — это не полная замена нового мира старым, а его преображение. Бог словно восстановит оригинал картины, отреставрирует мозаику, поднимет из руин разрушенный храм. И в ходе этого преображения добру послужит все, даже зло.

Такой взгляд на историю объединяет иудеев и христиан. Между нами имеется только одно существенное различие. Иудеи верят в благость и падшесть мира, а историю видят как поток, устремленный к предназначенной цели, которая отчасти подобна началу. (Картина нового мира, нарисованная в Апокалипсисе, наполнена образами, к которым прибегали ветхозаветные пророки, а завершается она пейзажем почти из Книги Бытия: сад, деревья, река и незамутненное присутствие Божие.) Но иудаизм полагает, что мессианские обетования еще не сбылись. Христиане же исповедуют, что Спаситель уже пришел, и наша надежда начала осуществляться.

Американский историк Дэниэл Бурстин в своей книге «Творцы» сопоставил иудеохристианскую концепцию с другими мировоззрениями. Буддисты ни к началу, ни к концу мира особого интереса не