подчеркивает: грех в первую очередь прерывает контакт между природным и сверхъестественным миром. Происходит не только загнивание, заболачивание духовной жизни: грех отрезает нас от Источника сил, без Которого борьба с грехом невозможна.
Рассказ о Давиде и Вирсавии показывает, как может быть разрушена, а затем восстановлена связь с духовным миром. Для восстановления общения с Богом не существует никаких магических формул. Оно восстанавливается так же, как восстанавливаются любые разрушенные отношения: семейные, супружеские, дружеские. От вины — к прощению и примирению.
Человек обладает уникальным качеством — способностью чувствовать нравственные прегрешения. Нечистая совесть дает о себе знать внутренним голосом, самой личностной из форм коммуникации, и может сильно повлиять на тело и душу.
Полиграф не гарантирует стопроцентной точности, но показывает, что ложь меняет пульс, вентиляцию легких, кожно–гальванический рефлекс. Его часто используют при полицейских расследованиях. Иногда пройти тест на полиграфе вызываются добровольцы: они не совершали преступлений, но прибор улавливает любую сознательную ложь.
Некоторые психотерапевты считают, что чувство вины — это плохо, и утверждают, что оно навязано религией. По мнению этих ученых мужей, нам нужно учиться преодолевать чувство вины.
Моя собственная позиция на сей счет изменилась после совместной работы с доктором Полом Брэндом, первым известным мне современником, который говорил о положительном значении физической боли. Доктор Брэнд, хирург–ортопед, лечил в Индии прокаженных. И сделал удивительное открытие: проказа начинается с исчезновения чувства боли. Палочка Ганзена, возбудитель лепры, поражает нервные окончания. Скажем, в организме есть такой защитный механизм: веки моргают каждые несколько секунд, смачивая поверхность глаза слезной жидкостью. А при лепре нервные окончания атрофируются, глаз не моргает, загрязняется и постепенно слепнет.
Больные могут потерять ноги: они не чувствуют, что слишком туго завязывают обувь. Бывали случаи, когда крысы откусывали людям пальцы, а они этого сразу и не замечали. Сходная опасность у диабетиков: ноги немеют, и человек не чувствует, что поранился. Иногда прокаженные не залечивают вовремя раны, и потом приходится ампутировать конечности.
Мы с доктором Брэндом написали книгу «Дар боли». А проведя некоторое время среди прокаженных, я окончательно уверился, что боль и страдания для нормальной жизни необходимы. Я стал рассматривать боль не как врага, а как язык, которым тело предупреждает об опасности. Предупреждает довольно неприятным способом, но зато эффективно: если человек не утратил способности чувствовать боль, у него не возникает таких повреждений, как у прокаженных.
Тут сама собой напрашивается параллель между болью физической и нравственной. Обе обращают мое внимание на неблагополучия, которые я не замечаю.
В качестве замены понятию «вина» психологи в середине минувшего века выдумали термин «когнитивный диссонанс». Когнитивный диссонанс — симптом внутренней битвы, когда человек знает и думает одно, а делает другое. Скажем, если у священника тайный роман с прихожанкой, возникает когнитивный диссонанс. Пусть даже другие прихожане и вообще никто ничего не подозревают, но сам священнослужитель чувствует отсутствие мира и гармонии, и ум его пытается разрешить противоречие. Поэтому священник может, например, сбиться с мысли во время проповеди или в самый неподходящий момент произнести имя любовницы вслух.
Иногда у меня возникает когнитивный диссонанс в связи с моим браком. Когда я пытаюсь что–то скрыть от жены, я невольно себя выдаю. Даже если намерения мои самые благие (скажем, планирую неожиданный подарок в день рождения), обмануть ее мне нелегко. А если уж я в чем–то провинился и хочу это скрыть, когнитивный диссонанс дает о себе знать чувством вины. Я пытаюсь подавить это чувство, но так или иначе все равно себя обнаруживаю, и жена понимает: что–то не в порядке. В конце концов, мне приходится идти на трудный шаг и сознаваться в содеянном.
Для зрелых отношений чувство вины необходимо. В романе Эрика Сигала «История любви» один из персонажей говорит: «Любовь — это когда не надо извиняться». А по–моему, совсем наоборот: любящий обязательно извиняется. И за это надо сказать спасибо чувству вины, ибо именно оно подталкивает к примирению с человеком, которого я обидел.
Чувство вины указывает нам наше место: мы – существа, несущие нравственную ответственность перед Богом. Царь Давид понял, что он нанес вред не только людям: нарушились его отношения с Творцом. Вообще, как мы видим из псалмов Давида, он регулярно исследовал свою совесть, стремясь увидеть, не поставил ли он под угрозу великий дар богообщения. Ведь то, как мы себя ведем в этой жизни, имеет куда большие последствия, чем мы способны вообразить.
Конечно, как и все в нашем падшем мире, чувство вины дает сбои. Вместо того чтобы помогать решению проблем, оно само становится проблемой. Психологи часто работают с клиентами, которые буквально одержимы чувством вины, причем чувством ложным. Ложное чувство вины возникает у человека, уверившего себя, что он не соответствует чьим–либо требованиям (например, родительским, церковным, общественным). Но подлинное чувство вины посещает только при нарушении Божиих заповедей[53].
Доротея Мариенвердерская, мистик XIV века, часами оплакивала свой «грех», который заключался в желании поесть рыбу со специями. Мартин Лютер, еще будучи монахом, изматывал исповедников детальными рассказами о своих мельчайших грехах и нездоровых помыслах. «Сын мой, — сказал ему отчаявшийся священник, — не Бог гневается на тебя, а ты гневаешься на Бога». В конце концов, Лютер согласился, что его мучения идут от маловерия. «Чтобы диагностировать оспу, нет нужды осматривать каждый гнойник. И заживают гнойники также не по отдельности», — заключил он.
Как физическое тело дает знать о ране или болезни через боль, так и наша духовная составляющая дает знать о грехе голосом совести. В обоих случаях смысл мучений состоит в том, чтобы человек осознал и исцелился. Стало быть, когда я чувствую укор совести, я должен в первую очередь спросить себя: не сделал ли я что–то плохое? Если да, то, подобно царю Давиду, я не должен избегать этого чувства или подавлять его. Ведь мое здоровье (в данном случае, духовное здоровье) находится под угрозой.
Но не стоит лелеять чувство вины и им упиваться. Необходима динамика: сначала оно указывает на грех, а затем толкает к исправлению. Человек, который вины не ощущает, не сможет обрести исцеления. Однако не исцелится и человек, который всецело поглощен переживанием вины. Смысл укоров совести состоит не в том, чтобы мучить нас вечно, а в том, чтобы подвигнуть нас к выздоровлению.
Когда–то я полагал, что жизнь христианина наполнена лишь помыслами о собственной греховности, а полноценная радость знакома только неверующим. Сейчас я понимаю, что все наоборот: именно христианство показывает путь к чистой совести. Бенедикт Грёшель формулирует это следующим образом: «Святой — это просто грешник, который кается больше, чем большинство из нас».
Вернемся к американским параллелям, Уотергейту и, так сказать, Моника–гейту. В долгих телеинтервью с Дэвидом Фростом Ричард Никсон так и не признал свою вину. Он говорил об «ошибках суждения», но не выдавил из себя извинений. Президент Клинтон стал каяться лишь после предъявления ему неопровержимых улик. Перед телекамерами оба американских президента вели себя так, как поступают большинство из нас, будучи уличенными: мы оправдываемся, просим войти в наше положение и признаем ошибку лишь под давлением очевидных фактов и очень неохотно.
Отговорки Никсона и Клинтона ясно показали, что национальные лидеры — такие же люди, как и все прочие. И это лишний раз убеждает нас в том, сколь необычно повел себя Давид. Он — царь! — выступил с покаянием открыто, даже записал его в виде псалма, который стал одной из народных молитв. Давиду
