нее его теплота и уверенность. Ох, сколько же времени она не ощущала даже такой невинной физической близости мужчины? Лучше не считать.
— Как вы там?! — прокричал Бретт, слегка повернув голову.
— Прекрасно! — отозвалась Джун, хотя вид стремительно бегущей дороги, огни проносящихся машин вызывали у нее головокружение, и она для надежности прижалась к широкой спине Бретта еще и щекой. Каждая неровность дороги, каждая рытвина заставляли ее прижиматься к нему все теснее.
Гулкая вибрация мотора ввела Джун в состояние схожее с трансом. Она закрыла глаза и погрузилась в мир странных, волнующих ощущений. Ей казалось, что между их телами перетекают незримые потоки воздуха, то холодные, то теплые, соединяя их крепче, чем ее вцепившиеся в талию Бретта пальцы. И, уступая этой неведомой силе, Джун плотнее придвинулась к широкой спине той частью своего тела, которая помимо ее воли с настойчивой требовательностью тянулась почему-то именно к этому мужчине.
Острое чувственное удовольствие было столь велико, что Джун, испугавшись, заставила себя сделать пару глубоких вдохов и выдохов и открыть глаза. Откачнувшись от спины Бретта и выпрямившись, она пробормотала в свое осуждение какие-то слова и решительно тряхнула головой.
— В чем дело? — спросил Бретт, повернув к ней голову.
— Ни в чем.
В самом деле: ни в чем. Просто нашло вдруг на нее какое-то наваждение.
— А почему вы краснеете? — не унимался Бретт, опять повернув к ней голову.
— Я не краснею. Пожалуйста, следите за дорогой. Мы тут на открытом пространстве и каждый может видеть… Я хочу сказать, может сбить нас.
Руки Джун снова легли на его талию, и под развевающейся на ветру рубашкой она почувствовала крепкую мускулистую плоть. Она решила не изображать из себя школьницу-скромницу и не стала одергивать рубашку. Просто теперь она будет держать себя в руках. Никаких наваждений, никаких всплесков эмоций. Она не позволит, чтобы…
И все-таки они не убереглись от дождя. Он хлынул раньше, чем они успели оказаться под крышей. Джун невольно рассмеялась, увидев, как все посетители паба — правда, их было немного — дружно обернулись к вошедшим, с которых стекали потоки воды.
— Милости просим! — приветствовал их бармен, уже другой, не тот, от общества которого Джун в прошлый вечер несколько раз бросало то в жар, то в холод. — У нас тут есть чем согреться. Обещаю, это в два счета разгорячит вашу кровь.
У Джун кровь и без того кипела, поэтому она заказала только апельсиновый сок.
— А мне виски с содовой, — попросил Бретт, пробираясь в глубь паба, подальше от входа, занавешенного пеленой дождя.
Джун следовала за ним по пятам и вдруг замерла, увидев, как он снял насквозь промокшую рубашку и выжал ее прямо в открытое окно. Она невольно провела руками по своей блузке, которая буквально прилипала к телу.
— Как несправедливо, что женщина не может позволить себе поступить так же, — пробормотала она, садясь.
Бретт встряхнул рубашку, расправил ее, повесил на спинку стула и повернулся к Джун.
— А что мешает? Вперед!
Она прищурилась.
— Не сегодня.
Бретт уверенной походкой направился к бару. У него был вид человека, живущего в полном согласии с собой. Вернувшись к столику, он поставил перед Джун сок и, протянув руку, убрал с ее щеки мокрую прядь. В этом жесте не было ничего особенного, но Джун, почувствовав прикосновение его пальцев к своей коже, оцепенела.
— У вас волосы… — Он неопределенно помахал в воздухе рукой и, порывшись в кармане, извлек несколько монеток. — Хочу немного музыки. Без музыки здесь чего-то не хватает.
— Позвольте мне, — попросила Джун.
Бретт вручил ей деньги, и она отправилась к музыкальному автомату. Когда она возвращалась к столу, нежная скрипичная мелодия уже плыла под низким потолком паба.
За то время, что она отсутствовала, Бретт успел снять сандалии и поставить их на подоконник.
— Очень люблю эту мелодию, — сказала Джун. — Она напоминает мне о… А, неважно. — Джун тряхнула головой.
— О чем она вам напоминает?
Джун ни с кем не говорила об этом.
— Так, о всяких глупостях.
Бретт не сказал ни слова, но его молчание красноречиво говорило о том, что он ждет продолжения.
— Понимаете, я практически не знала своего отца. Знала только, что в один прекрасный день он сел на корабль и уплыл куда-то: то ли на Багамы, то ли еще дальше. Как оказалось теперь — в Австралию. Вот я и нарисовала себе романтическую картинку: бурный океан, белый парусник и мой отец — то ли пират, то ли одинокий морской волк. И, когда я слышу эту мелодию, я снова вспоминаю всю эту сентиментальную девчоночью чепуху. Смешно, правда?
— Вовсе не смешно, — возразил Бретт и, не отрывая от нее взгляда, отпил виски. — Вы говорили, что не знали про этот парк.
— Не имела ни малейшего понятия. Я вообще почти ничего об отце не знала. Мать, как могла, препятствовала нашему общению.
Джун откашлялась — ей не хотелось, чтобы голос выдал ее чувства, — и посмотрела в окно: сплошная стена дождя.
— Давайте лучше поговорим о вас, — предложила она.
— Давайте лучше помолчим.
— Но у вас, наверное, такая интересная жизнь: океан, спасение дельфинов и все прочее.
— Да, у меня потрясающе интересная жизнь. Просто удивительная. Я разъезжаю по всей стране, в основном вот по таким замечательным местам, — он указал на окно, и оба рассмеялись, — и общаюсь исключительно с интересными людьми: чиновниками, хозяевами аква-парков, гостиниц и с иной подобной публикой. Но мне нравится то, что я делаю.
— Однако вы мало на этом зарабатываете. И у вас нигде нет дома.
— Почему же? У меня есть небольшой домик в Литлстоуне, у самой воды. Но я не люблю долго оставаться на одном месте. А на деньги мне наплевать.
Джун выпрямилась.
— Извините, но мне кажется, это чистой воды бравада. Как можно плевать на деньги? Я хочу сказать, мы должны иметь деньги, чтобы жить на них. Чтобы сделать нашу жизнь максимально комфортной. Деньги позволяют нам иметь вещи, которые делают нас счастливыми.
Бретт наклонился над столом и, положив подбородок на сжатый кулак, спросил:
— Ваш «мерседес» и вся прочая чепуха делают вас счастливой, миз Джун?
— Конечно. И даже очень. Я люблю садиться в свою красивую машину, вдыхать запах кожи и мчаться на высокой скорости. Мне нравится, что я могу купить все, что захочу. Мне нравится иметь твердый распорядок дня: вставать по утрам и знать, что я должна ехать на работу. — Она не собиралась говорить о той пустоте, что давно уже поселилась в ней.
Бретт опять откинулся на стуле.
— Допустим.
— Допустим? — удивилась Джун.
— Раз вы так говорите…
— Но это так и есть. Не представляю, что бы я делала, если бы у меня не было тех целей в жизни, к которым я шла. Хотя допускаю, что это результат воспитания, которое я получила. Во мне, как и в моих двух сводных сестрах, родители постоянно развивали дух соревнования, желание достичь максимума того, чего можно достичь.
