— Нет, — твердо сказал он. — Я хочу, чтобы ты осталась. Но эта жизнь не для тебя. У тебя — своя жизнь, и другой жизни ты не хочешь. Пока не хочешь, — добавил он. — А может быть, не захочешь никогда. Я ведь тебе говорил — помнишь? — у тебя переходный период. Так что не надо никаких иллюзий.
— У меня нет иллюзий, — прошептала Джун.
Она знала, что это ложь, чувствовала, что, займись она с Бреттом любовью, и можно поставить крест на ее разумной спокойной жизни. Но готова ли она к этому? Положа руку на сердце она не могла ответить на этот вопрос.
— А что, если я просто здесь переночую? — неуверенно спросила она.
Бретт коснулся пальцем ее губ и с ласковой насмешкой спросил:
— Ты когда-нибудь проводила ночь в корабельной койке с мужчиной?
— Только вчера. Разве ты забыл?
Бретт усмехнулся.
— Мне почему-то казалось, что вчерашнюю ночь я провел в шезлонге. Должно быть, подвела память.
Они тщательно вытерли друг друга, потом он взял Джун за руку и повел в эллинг, где они устроились вдвоем на корабельной койке.
Джун лежала к Бретту спиной и поглаживала его браслет, напоминающий о том, что ни к кому нельзя привязываться. Рука Бретта тихо покоилась на ее бедре, но его бунтующая плоть настойчиво прижималась к Джун. Какую же мучительную жертву он приносит! — думала она, от души жалея его. И себя тоже.
Джун повернулась к Бретту, потерлась своей щекой о его щеку.
— У тебя ведь бывали легкие интрижки, правда? Если бы я пошла на это, к какому типу женщин ты бы отнес меня?
— Ты слишком любопытна, тебе это известно?
— Хм… правда?
Джун крепче сжала браслет, и Бретт взглянул на ее пальцы.
— А вдруг твой амулет не подействует? — спросила она.
Бретт погладил ее по спине.
— Я буду скучать по тебе, Джун. Ты — это та привязанность, от которой я не хочу отказываться.
Она тоже закрыла глаза, чувствуя теплоту и усталость, испытывая одновременно удовлетворение и грызущий физический голод. Бретт привлек ее ближе к себе, и она обвила его ногу своей ногой. Их тела, обнаженные, но целомудренные, были слиты воедино.
Пусть бы никогда не наступало завтра, никогда, никогда… — думала Джун, пребывая в каком-то сомнамбулическом состоянии между бодрствованием и сном. Но, даже погруженная в полудрему, она знала, что хочет этого мужчину более всего на свете.
И никакая это не иллюзия.
Сквозь полуприкрытые веки проникал солнечный свет, но не это заставило Джун открыть глаза. Она почувствовала на себе взгляд Бретта. Он смотрел на нее с умиротворенной улыбкой. И что-то взорвалось у нее внутри, словно большой стеклянный шар, разлетевшийся на тысячи цветных осколков.
Я люблю этого человека, отчетливо поняла вдруг Джун и вздрогнула.
— Замерзла? — спросил Бретт, привлекая ее к себе.
Джун собственническим жестом провела по его животу, как по своему собственному.
— Нет.
Она шла ко дну.
Джун снова посмотрела на свою руку, добравшуюся до темного лона, на завитки волос, которых она касалась кончиками пальцев. Джун переместила руку на живот Бретта, потом на его грудь. Сколько тепла и уверенности исходит от этого мужчины! Неужели, вспоминая об этом, она когда-нибудь станет думать, что это был всего лишь сон, видение?
Бретт продолжал смотреть на нее каким-то настойчивым, вопрошающим, что ли, взглядом, и Джун удивилась: неужели он чувствует ее смятение? Только сейчас она поняла, что он имел в виду, когда говорил о полном разрыве. Но понимал ли он, что для нее это не любовная интрижка и не приключение на одну ночь?
Какое-то седьмое чувство ей подсказывало: если они займутся любовью, это перевернет всю ее жизнь и она уже никогда не сможет уйти от него. Возможно, Бретт тоже это понимал. И потому ни на чем не настаивал. Чистое сумасшествие, иначе не скажешь.
Но какая-то ее часть, Джун это хорошо осознавала, уже навсегда принадлежит этому месту, принадлежит Бретту.
— Каждое утро я поднимаюсь в половине шестого, — начала она, отвечая на недавно заданный им вопрос. — Делаю гимнастику и отправляюсь на работу. Обычно у меня бывает за день не меньше трех встреч: с сотрудниками, с менеджерами или с клиентами. И всех надо убеждать, увещевать, на чем-то настаивать. Поверь, это непросто. Но тебе, я думаю, слушать об этом не очень интересно.
— Даже представить не могу такую жизнь. Хотя и моя жизнь большинству людей, я думаю, кажется скучной и однообразной.
— Но, согласись, это и в самом деле очень странное занятие. — Джун улыбнулась. — Хотя и героическое.
Бретт поморщился.
— Ничего героического в нем нет. Я просто делаю свое дело, и все.
И потому она его любит.
Любит… У Джун сильнее забилось сердце. Когда же все это началось? — опять задалась она тем же вопросом. Просто не верится, что всего за одну неделю каким-то непонятным образом, не прилагая к тому никаких усилий, этот простой парень сумел вскружить ей голову и увлечь ее, горожанку до мозга костей, своим непонятным подводным миром.
— Как бы мне хотелось остаться еще хоть на один день, — со вздохом проговорила Джун и мысленно поправила себя: не на один день, а навсегда.
— Это пройдет, когда ты снова вернешься к своей жизни, — отозвался Бретт.
— Откуда такая уверенность?! — возмутилась Джун.
Бретт качнул койку так, что она угрожающе накренилась, чуть не сбросив их обоих. Потом выбрался из койки, помог Джун встать и только тогда сказал:
— Потому что это — не твоя жизнь. Ты принадлежишь другому миру.
— А тебе не хотелось бы…
— Не надо, Джун, — прервал ее Бретт.
Серьезность, с которой он это произнес, свидетельствовала о том, что Бретт не хочет поддерживать никаких иллюзий об их будущем. Будущего у них нет, сказал он. Конечно, он прав. Но до чего же все-таки больно, что он не оставляет ей даже слабой надежды!
— Во сколько твой рейс?
— В три часа, с аэродрома в Таунсвилле. Как раз успеваю добраться до сиднейского аэропорта.
— Я подброшу тебя в отель, тебе надо уложить вещи. Заглянешь потом в парк попрощаться?
Джун кивнула, боясь расплакаться.
— Сделаю еще несколько фотографий.
Она схватила фотоаппарат и выскочила из домика, даже не осознав, что на ней нет одежды. Только солнечный жар, опаливший ее тело, напомнил ей об этом. Ну и распущенность! — ужаснулась Джун и быстро вернулась, чтобы одеться.
Пушистые белые облака плыли по светлой небесной лазури. И ее охватило прежнее желание: унести бы с собой все звуки, все запахи, все чувства, которые пробудило в ней это место, даже легкую боль, поселившуюся теперь в ее сердце, там, где раньше была пустота.
8
