— Если тебе лично понадобится, свистни, я подмогну, есть кое-какие возможности.
Ишь, болван, раскатал губу, думал я про себя с досадой, укладываясь обратно на свой диван. Вот взяли и все тебе рассказали, юный следопыт! Последней перед забытьем мыслью была такая: правильно ли, что в наше многотрудное время среди моих широких, в общем-то, связей нет ни одного профессионального убийцы? Так и не найдя ответа, я уснул. Мне приснился Стрихнин с огромным дуэльным пистолетом Лепажа в руке. Он целился в кого-то, мне невидимого, а я решительно командовал: «Сходитесь!»
15
Калькуляция
Проснулся я с той же, как показалось в первый момент, мыслью, только вывернутой шиворот- навыворот. Вскочил с дивана и бросился на кухню. Стрихнин пробудился мгновенно, как только я схватил его за плечо, широко раскрыл глаза и прошептал:
— Что, шмон?
— Шмон, шмон, — ответил я. — Скажи-ка мне быстро, что ты будешь делать, если твой клиент откажется платить?
Мысль, разбудившая меня, состояла в следующем. Навязался мне в жильцы домушник и катала — это еще Бог с ним. Но убийца... Хорош я буду выглядеть у него фактически в укрывателях!
— Мать твою, перепугал до смерти, — Стрихнин откинулся обратно на подушку. — Не откажется он. Я ж с ним стары гонял не один день, мне ли не знать! Знаешь, что такое блеф?
— Блеф? А на кой тогда доллары копишь?
— Как «на кой»? А если пугнуть понадобится? Взорвут ему его «мерседес» поганый или дачку спалят!
— Не-ет, — сказал я, схватил его за плечо и крепко тряхнул, так, что у него зубы клацнули. — Ты мне вчера не то болтал. Ты болтал, что копишь хрусты, потому что сам не хочешь идти на мокруху. Еще раз спрашиваю: что будешь делать, если он не заплатит?
Стрихнин вырвался из моих рук, отодвинулся подальше в угол кушетки и мрачно проговорил:
— Что ты заладил одно и то же: «будешь» — «не будешь»! Может, эти бабки мне для куражу нужны! — неожиданно заорал он. — Чтоб он, падла, уверенность мою чувствовал!
Через полчаса, когда мы оба мытые, бритые и надутые сидели за столом и пили кофе, он проворчал с обидой в голосе:
— Ты слыхал когда-нибудь, чтоб профессиональное заказное убийство раскрывалось? Я — нет. И бабки, и заказ идут аж через третьи руки, пока доберутся до главного диспетчера. А уж тот находит исполнителя.
Я промолчал. Что я мог ему объяснить? Рассказать, как утром меня с некоторым запозданием осенило, что моей конформности как раз хватает для того, чтобы жить под одной крышей с вором, но маловато, чтоб с убийцей?
Он, видимо, по-своему истолковал мое молчание, потому что вдруг наклонился ко мне и, понизив голос, доверительно сообщил:
— Ладно, скажу тебе, зачем мне эти баксы. Чтоб этот крысятник не сделал мне оборотку раньше, чем я ему. Я его предупредил, что уже оплатил вперед. И если в течение трех дней не приду забрать бабки назад, заказ начнут выполнять. Чтоб он не вздумал мне какую-нибудь поганку завернуть.
— Но ты ж еще не оплатил, опять блефуешь, — сказал я, кивнув на доллары, которые все так же сиротливо валялись в углу кухонного стола.
Стрихнин сгреб их в одну кучу, сложил пачкой и ловко стасовал, как карточную колоду. Потом с мрачным видом решительно заявил:
— Завтра оплачу.
Перед тем как заняться работой, я заехал в «Склиф». Тут меня ждала наконец приятная новость — Артема из реанимации перевели в обычную палату. Больничная обстановка, этот запах лекарств, хлорки и дешевых котлет, всегда наводит на меня необъяснимую тоску. Но сегодня я шел по коридору травматологического отделения в приподнятом настроении. В холле рядом с телевизором три пожилых мужика, составив костыли, как винтовки, в пирамиду, звонко шлепали костяшками домино. Женщину со сломанной ногой увезли на каталке в перевязочную, растерянный муж остался стоять с туфлей в руках, словно принц, потерявший Золушку. Все говорило о том, что здесь страдают, болеют, но самое страшное, непоправимое осталось где-то там, за мутно-белыми стеклами реанимации.
Артем встретил меня улыбкой, которую в равной мере можно было принять за гримасу боли. Голова у него была забинтована от подбородка до макушки, лицо без единой кровинки казалось одного цвета с бинтами. Когда я осторожно сел на стул в изголовье кровати, он дотянулся своими пальцами до моих, сжал их легонько, сколько хватило сил, и с трудом проговорил:
— Везунчик. Ты тогда сказал: везунчик... А я с тех пор, как очнулся, все боюсь — не сдохнуть бы...
— Не боись, паря, раньше смерти не помрешь! — прогудело у меня за спиной, как из водосточной трубы.
На соседней койке сидел патлатый и бородатый, похожий на лешака мужик в больничных кальсонах и рубахе. В густой шерсти на груди запутался маленький алюминиевый нательный крестик. Сломанную правую руку с помощью специальной шины он держал на отлете, будто демонстрируя постоянную готовность хлопнуть стопку на гусарский манер. Я обернулся к нему, увидел, что один глаз у него залеплен марлевой повязкой, а другой смотрит на меня совершенно безумным образом, и мне вдруг стало не по себе. Неожиданно весело подмигнув нам этим самым глазом, он тяжело поднялся со своего места и, шаркая разбитыми шлепанцами, поплелся к выходу. На пороге оглянулся и пробасил наставительно:
— Люди мрут, нам дорогу трут, передний заднему — мост на погост. А кто все время смерти боится, тот сам покойник среди живых.
— Не обращай внимания, — слегка похлопал ладонью по моей руке Артем, когда за одноглазым ведьмаком притворилась дверь. — Это кровельщик, хороший дядька, только маленько с приветом. Он с
