ринулся вниз, яростно расталкивая ни в чем не повинных интуристов.
Спина похитителя между тем уже удалялась в толпе пешеходов по тротуару. Я успел заметить на ней защитную куртку с какой-то выцветшей надписью. Вор шел неторопливо, небрежно помахивая моими щетками, поэтому я быстро настиг его и скоро уже разобрал, что на спине у него написано: «БАМ — строить нам!» Когда между нами оставалось шагов десять, я увидел также, что он в рваных сандалиях на босу ногу и в индийских джинсах, потерявших от старости всякие цвет и форму. Типичный бомж. Прикинув, что теперь он от меня не уйдет, я сбавил маленько шаг, чтобы обрести дыхание, а с ним заодно необходимую солидность. Надеюсь, я выглядел достаточно внушительно и грозно, когда перед спуском в подземный переход схватил его за костлявое плечо и круто повернул к себе.
Слегка изогнув удивленные брови, на меня глядело ангельское лицо. Бездонные фиалковые глаза, геометрически строгий нос, тонкие яркие губы над твердым аккуратным подбородком. И, представьте, этот мальчик Пинтуриккьо смотрел на меня без малейшего страха, а напротив даже, с некоторым укором за мою нахальную бесцеремонность. Полный достоинства юный рыцарь. Стриженный под «ноль» мальчик Пинтуриккьо без определенного места жительства. И всего-то на секунду я замешкался от неожиданности, но он тут же, проявив завидную реакцию, этим воспользовался.
— Твои, что ли? — строго спросил он, сунув щетки мне под самый нос. И продолжал совсем уж нелицеприятным тоном: — Ты что же, лох, бросил их без присмотра? В наше-то время! За секунду ноги приделают! Держи крепче, фуцан!
С этими словами он попытался всучить мне дворники прямо в руки. Но я, полный решимости больше не давать сегодня кому попало вытирать об меня ноги, их не взял и ни в какие пререкания с ним не вступил, а вместо этого крепко ухватился за рукава его куртки, недвусмысленно намекая, что так дешево он от меня не отделается. Покоритель БАМа понял намек мгновенно. Не делая больше попыток изобразить моего благодетеля, он принялся отдираться от меня так яростно, что мне пришлось обхватить его двумя руками за плечи, чтобы удержать. Тут же выяснилось, что худоба и хлипкость его вполне обманчивы, под курточкой оказались сплошные жилы и мышцы, и впечатление было такое, будто я пытаюсь удержать в объятиях взбесившийся телеграфный столб.
Никому не нужные щетки полетели на асфальт. С искаженным ангельским лицом, шипя и чертыхаясь, юный рыцарь упирался ладонями мне в грудь, я, свирепо сжав зубы, тянул его к себе, мы оба злобно пыхтели и топтались на месте. Привлеченные картинкой, вокруг останавливались прохожие. Неизвестно, чем бы все это кончилось, но тут у тротуара за моей спиной скрипнули покрышки, хлопнула дверца, и перед нами возник сержант из патрульной машины.
— Чего не поделили, ребята? — миролюбиво улыбаясь, поинтересовался он. Однако крепко зажатая в кулаке дубинка заставляла усомниться в его полном добродушии.
Рыцарь без определенного образа вдруг обмяк, словно из него выпустили воздух, неожиданно стал на меня заваливаться, и мне пришлось подхватить его под мышки, чтобы он не упал. Лицо у него, вблизи оказавшееся не столь молодым, сделалось абсолютно пустым. Усталым жестом выдохшегося пловца он закинул руку мне на шею, и теперь, вероятно, мы больше походили на двух бойцов, один из которых выносит другого с поля брани.
Не дождавшись ответа, сержант посуровел и нетерпеливо крутанул своей дубинкой:
— Документы есть?
Отчаянным усилием стряхнув с себя вконец ослабевшего комсомольца-добровольца, который, к моему удивлению, остался стоять на ногах, я извлек из кармана свое многострадальное удостоверение. Умудряясь одновременно не упускать нас обоих из виду, сержант раскрыл его, изучил, снова закрыл и задумчиво постучал корочками по дубинке. Она, вероятно, посоветовала ему вернуть документ обратно мне, что он и сделал. После чего перевел взгляд на враз постаревшего мальчика. Глядя куда-то в пространство, поверх крыш самых дальних домов, тот засунул руку под куртку, долго шарил там, мучительно оттягивая неизбежное, и наконец за самый краешек извлек из-за пазухи уже потертую на сгибах бумажку. Вид у него был при этом брезгливо-недоуменный, будто не безобидный листок, а неведомо кем подложенную крысу вытянул он за хвост из своего кармана. И хотя крыса была откровенно дохлая, безобидная и безоружная, сержант при виде ее немедленно сделал стойку, оскалился боевым фокстерьером.
— Ну-ну, — то ли сказал, то ли уже прорычал он, и чувствовалось, что только удавка ненавистного ошейника мешает ему немедленно вцепиться в жертву. — Давно освободился?
Не получив ответа, он взял бумажку, тряхнув, развернул ее, прочитал и хмыкнул:
— Недавно... — И повернулся ко мне: — Какие у вас к нему претензии, гражданин?
Я посмотрел на воришку. У него было отрешенное лицо человека, смирившегося с ударами судьбы. Мальчик Пинтуриккьо в перерыве между двумя отсидками. Без определенного места под солнцем. Потом я перевел взгляд на сержанта и представил, как у него под форменной рубашкой стоит дыбом шерсть на загривке. Нагнулся, поднял с земли щетки и сказал:
— Никаких претензий. Толкнул меня, хамская морда, и даже не извинился.
— Да-а? — разочарованно протянул сержант, на глазах становясь добродушным и миролюбивым. Но его дубинка, живущая, как видно, своей собственной жизнью, все-таки не удержалась, ткнула легонько байкало-амурского первопроходца под ребра. — Ты полезай в машину, прокатимся до отделения. А вас... — дубинка описала плавную окружность, давая понять, что я могу валить на все четыре стороны, — вас я больше не задерживаю...
Выруливая через пару минут со стоянки «Интертура», я очень к месту вспомнил одно из любимых изречений Дранова. Чтобы прожить счастливую полноценную жизнь в нашей стране, говорит Митенька, надо убить змею, выстроить дом и посадить человека. Опять, выходит, я упустил свой шанс.
Жарким летом в разгар рабочего дня ездить на автомобиле по Москве может только ненормальный псих. Не ездить, а невыносимо медленно плыть по вязким асфальтовым протокам, в удушливом мареве испарений десятимиллионного муравейника, застревая в заторах, бессмысленно крутясь в водоворотах среди пышущих жаром грузовиков, троллейбусов, трамваев и таких же, как ты, несчастных частников, гонимых куда-то злой судьбой. Полный город ненормальных психов.
Судьба гнала меня на Малую Бронную, в кафе «Эдем». По моим расчетам, Артем уже должен был встретить там «красную шапочку», и я хотел успеть своими ушами послушать, что такого интересного понарасскажет этот тип.
Между Семеновской и Электрозаводской я угодил в пробку. Что-то там случилось на мосту через Яузу, то ли авария, то ли ремонт дороги, который мэрия всегда затевает посреди лета в самом людном месте. Встав на подножку, я провел рекогносцировку. Полная безнадега. В мутном дрожащем воздухе унылые спины заглохших машин тянулись на километр в обе стороны. Как кладбище вымерших динозавров. Мы гадаем:
