то, что не подлежит широкому оглашению.
Лаврентий шевельнул бровями, без слов отвечая: лучше не спрашивай. Старик закивал.
— Понимаю, тяжело, — вздохнул он. Хотел было отойти от неразговорчивого летчика, но вдруг, что- то вспомнив, спросил: — А вы Ласточкина там не встречали?
— Ласточкина? Нет, не встречал.
— Куда же он делся? — изумился старик. — Понимаете, с начала войны каждый месяц являлся за новым самолетом, мы даже не вытерпели и отчитали его как следует. Сказали напрямик — что ты, такой- сякой, машину не бережешь, воевать еще не научился. Ты немцев калечь, а сам не поддавайся, как простофиля. Отчитали, и гляди, второй месяц не является. То ли в самом деле воевать научился, то ли сломался…
— Научился, научился, — рассмеялся Лаврентий. — Он теперь дерется как черт.
Старик просиял, сразу оценил ответ летчика и с удовольствием добавил:
— Вот гляди, как полезно иногда молодежи вправлять мозги. Конечно, не все такие петушки, как, скажем, Ласточкин. Другие двух мусоршмитов собьют, а сами без царапинки вернутся. Тут, конечно, опыт нужен, нужна сноровка.
Лаврентий утвердительно кивал, соглашаясь со стариком. Конечно, нужно большое умение, чтобы возвращаться из боя без царапинки. Все об этом мечтают, да не у каждого выходит.
Старик словно проникся доверием к летчику и, наклонившись, опять шепотом спросил:
— А что, у нас есть еще старые орлы, вроде, скажем, Нестерова или Бабушкина? Или все перевелись, остались только птенчики вроде этого Ласточкина?
Лаврентий не знал, что ответить. Ему хотелось сказать: ты и меня за птенчика принимаешь? Хотел даже поворчать на старика, но тот, видя это длительное молчание, огорченно вздохнул:
— То-то же. И я понял — без нас, без стариков, вам туго придется. Я-то, сынок мой, еще «Илью Муромца» для Нестерова запускал. Сорок лет при самолетах был, только пошел было на отдых, клубнику, значит, на своей дачке разводить, а тут война. «юнкерс» и до меня добрался. На соседнюю дачу бомбу сбросил. Враг к самому дому подошел. Как тут не разозлиться? Вот и пришлось снова рукава засучить да за работу. Постойте, — вдруг перебил он себя, — вы, кажется, спрашивали помощника главного инженера? Вот он!
Лаврентий увидел совсем молодого человека, похожего на студента-практиканта, его лицо было очень знакомое, и он начал припоминать, где встречал его.
— Капитан Миронов! Вы не узнаете меня? Я — Дмитрий Строгов. — И добавил: — Я брат Оксаны. Мы с вами только вчера познакомились.
— Простите, — смущенно сказал Лаврентий, — я не ожидал вас здесь встретить. Ну, как поживает Оксана Сергеевна? — быстро спросил он, будто приехал специально за этим. Но сейчас же спохватился и перебил свой вопрос: — Вы давно здесь работаете? Я не встречал вас прежде. — Он говорил быстро, стараясь побороть волнение, заслонить незначительными словами то главное, что против воли вырвалось у него.
Митя сделал вид, что не заметил, как бедный летчик наскочил на подводный камень, и поторопился на помощь:
— Я здесь совсем недавно, с августа, вот вы и не встречали меня.
Лаврентий отвернулся от его улыбчивого взгляда, оглядел цех.
— Что здесь у вас произошло? Ведь тут был огромный завод?
— А это что?
— Это? Это, по-моему, слесарная мастерская.
— Ого, — обиделся Митя, — да знаете ли вы, что раньше видели здесь один завод, а теперь их два. Один здесь, а другой, на всякий случай, там. Или, если хотите, один эвакуирован на Урал, а другой собран из старья и организован здесь. Видите, работаем, план выполняем на полтораста процентов. Да тот, что эвакуирован, выполняет на полтораста. Так что, выходит, вместо одного завода работают три. Вы не смотрите на эти облупленные машины, — решительно сказал Митя, заметив, что Лаврентий скептически разглядывает старье, ремонтируемое в цехе. — Это не для вас, хотя и они служат верную службу. Вся транспортировка ценных грузов производится на них. Это заслуженные старички, а некоторые участвовали в таких боях, что немцам не поздоровилось. — Он шагнул вперед и указал на остов истребителя, с которого три девушки снимали последние металлические детали. — Вот эта машина нанесла первый таранный удар над Москвой. Летчик спасся, детали с машины пошли на другие, а немцы недосчитались тяжелого бомбардировщика и всей команды…
Он шел по цеху и с гордостью объяснял историю самолетов, рассказывал о героических подвигах, в которых они участвовали, прежде чем попали сюда на ремонт. Но, увидев уныние в глазах летчика, решительно сказал:
— Пойдемте в сборочный, а то вы в самом деле подумаете, что у нас ничего хорошего нет. Хотя, сказать по правде, я все свои машины считаю хорошими. Вы только посмотрите, с кем мы их собираем! Школьники, домохозяйки, старики. Это все добровольцы! — восхищенно добавил он.
Лаврентий молчал. Пока он ничего особенного не видел. Но, очутившись в сборочном, не мог скрыть изумления, радости, благодарности, которые засветились в его глазах. И Митя понял: воображение этого летчика поразить можно только здесь.
Новенькие, сверкающие истребители двигались на конвейере. Около самолетов напряженно и молчаливо работали молодые ребята, девушки, женщины, ловко и быстро заканчивая одну за другой операции по монтажу. Редко-редко в цехе были видны один-два пожилых рабочих, из старых заводских кадров, они только направляли работу молодых. А самолеты все подвигались к широким воротам сборочного, за которыми сразу начинался аэродром.
Митя привел летчика в ангар, спрятанный под бетонными перекрытиями, подвел к новой машине и сказал:
— Вот наш «Комсомолец»! Только что закончен комсомольской фронтовой бригадой.
Лаврентию было уже стыдно за недавний скептицизм. Его окружали комсомольцы. У многих в руках были еще инструменты, тряпки, которыми они стирали последние пылинки со своего самолета. Они окружили летчика и рассматривали его, словно изучали, достоин ли он их детища, в надежные ли руки они отдают свой истребитель.
И Лаврентий не знал, как выразить свою благодарность этим энтузиастам. Обошел всех стоявших вокруг него и молчаливым пожатием их рук как бы поклялся, что оправдает их надежды.
Через час он вылетел на фронт.
Утром, лежа в постели, Петр Кириллович внимательно прислушивался к шуму улицы. Он так устал, что иногда ему казалось, было бы прекрасно проснуться однажды среди абсолютной тишины. Все равно, любой конец, только бы поскорее. Но по утрам, подняв синие шторы, он видел, как напротив, у школы, маршировали бойцы, громко распевая все одну и ту же песню:
И слышал раскаты зениток, палящих по какому-нибудь немецкому разведчику, прилетевшему средь бела дня.
Петр Кириллович отошел от окна, вздохнул: все по-прежнему воюем. Вчера радио сообщило, что наши войска оставили город Можайск. Теперь можно было ежеминутно ждать каких-нибудь потрясающих событий.
