Во время завтрака он внимательно прислушивался к стрельбе, машинально шептал: «Вот налетели, бьют с гостиницы «Москва», вот гонят за город, отогнали…» Выжидал продолжительную тишину, из которой явствовало, что «нахала» отогнали и надо ловить момент, успеть добежать до своего магазина. Потом можно будет через каждые час-два уходить в убежище и там спокойно пить чай.
Уложив завтрак в портфель, Петр Кириллович торопливо вышел на улицу, огляделся и пошел, весь внутренне собравшись, как ходят люди перед грозой, когда слышны отдаленные раскаты грома и вот-вот может хлынуть дождь. На этот раз даже свинцовый или осколочный, а то и в виде целого стакана от неразорвавшегося зенитного снаряда.
Он убыстрял шаг. И все прохожие шли так же стремительно, обгоняя трамваи, а они, по дурной привычке, в самые опасные моменты, когда люди торопятся скрыться, вдруг замедляют ход или совсем останавливаются. А сегодня в центре города было такое скопление машин, груженных мебелью, узлами, людьми, что Петр Кириллович подумал: кажется, вся Москва тронулась. Чуть ли не у каждого подъезда стояли грузовики; суетились женщины и дети с таким беспокойством, будто опаздывали с отъездом.
Все это стало уже привычным. Уезжают, даже в обязательном порядке, все, кто будет мешать в городе, который становится военным лагерем. Машины бесконечным потоком тянутся к вокзалам.
Еще издали Петр Кириллович увидел толпу перед магазином, подумал: сегодня какой-то особенный наплыв клиентов. Плохие вести с фронта, по-видимому, встревожили население.
Подойдя ближе, Петр Кириллович увидел, что это была совсем не очередь в магазин, а нечто вроде рынка. Люди толпились на тротуаре, жались к стенам, шушукались, что-то продавали из-под полы. Он поравнялся с девушкой в черном бархатном башлыке, увидел в руке золотые часы с браслетом. Перед ней стояла краснолицая скуластая молочница в пуховом платке, с мешком за плечами. Она осторожно щупала браслет, строго и подозрительно рассматривала его, потом сказала:
— Мне бы обручальные кольца али сережки.
— Колец у меня нет, — с грустью ответила девушка.
Петр Кириллович остановился, осторожно рассматривая часы, хотел было подойти ближе, но какой- то парень с черным разбойничьим чубом, торчащим из-под кубанки, оттолкнул его, красной лапищей схватил руку девушки и потянул ее за собой:
— Ну, ну, покажи. Часы? Гм… Дай послушать…
Девушка робко подала часы. Чубатый осмотрел их и спросил:
— Сколько?
Девушка назвала цену. Петр Кириллович с изумлением посмотрел на нее и хотел уже попросить ее зайти в магазин, но чубатый подхватил ее под руку и повел к воротам. Петр Кириллович последовал за ними.
— Пять кило сахару хочешь?
— Я уезжаю, — робко сказала девушка, — мне нужны деньги.
— Ну и кило масла в придачу? По рукам?
Тут Петр Кириллович подошел к девушке и ласково сказал:
— Если вам нужны деньги, я возьму часы за наличные.
— Куплено! Продано! — рявкнул чубатый, грозно взглянув на Петра Кирилловича, и повел девушку в сторону.
Петру Кирилловичу предлагали, кто меховой набор, кто шерстяной свитер, кто шубу, но он, раздраженный неудачей, торопливо протолкался через толпу и вдруг замер. На дверях магазина висело объявление: «Магазин закрыт».
Директор остолбенел. Почему закрыт? Кто дал распоряжение закрыть? Он видел, что витрины целы, на них по-прежнему красовались испанские шали, китайские халаты и французские вазы с амурами, все было на месте, значит, бомба не попала в магазин, так почему же он закрыт?
Задыхаясь от волнения, он забежал с черного хода. Тут толпились завсегдатаи. Здороваясь со всеми и делая вид, что ничем не удивлен, он пробирался к двери, но тревожные взгляды, обращенные на него, подтверждали его догадку: стряслось что-то ужасное. Забежал в контору, взглядом отозвал помощника в склад и в темном коридоре спросил, что все это значит. Помощник растерянно забормотал, что утром получил по телефону распоряжение не открывать магазин и приготовиться к эвакуации.
Словно бомба разорвалась над головой Петра Кирилловича. До сих пор все, что происходило вокруг, не касалось его, он по-прежнему жил заведенным порядком, выполнял несложные свои обязанности. Что же делать теперь? Уезжать? Куда?
Помощник не дал ему долго терзаться пустыми размышлениями. Предлагалось много ценных вещей, за которые необходимо было немедленно заплатить наличными. Петр Кириллович сейчас же забыл о тревожном положении, удалился с помощником в контору, отбирая особенно редкие вещи, потом вызвал своего друга, доктора Пухова. Доктор примчался на машине, сделал нужные покупки и повез Петра Кирилловича обедать.
Сейчас, как никогда, Петр Кириллович жаждал умного совета. Что делать — уезжать или оставаться в Москве?
Он сидел в огромной столовой. Пухов распоряжался относительно обеда. Длинноногий сын доктора разговаривал по телефону.
— Туся, — кричал он, — поедемте ко мне на дачу. Что? — оторвался от трубки и озабоченно спросил: — Правда, дачные поезда не ходят?
Петр Кириллович передернул плечами, сказал, что еще не слышал об этом. Сын на минуту задумался, потом снова весело закричал:
— Алло, алло! Пустяки, Туся, если поезда не ходят, посидим дома. — Он опустил трубку и спросил Петра Кирилловича: — Правда, на заставах стоят патрули, без пропуска нельзя выехать из города?
Петр Кириллович с явным раздражением ответил, что ничего не знает об этом, и молодой человек снова оживился:
— Пустяки, Туся, если пропуска кто-то выдает, значит, мы их получим.
Петр Кириллович заметался, как тигр. Толстый узбекский ковер заглушал его тяжелые шаги. Он смотрел на его кровавый узор, и бешенство разгоралось в нем, как у быка, перед которым матадор машет красным плащом. Все, что он видел вокруг себя, — люстры, картины, мебель, — все приобретенное известным ему способом богатство выскочки, дельца, — все раздражало его. Он считал себя единственным в Москве знатоком настоящих ценностей. Сейчас он думал, что не услышит от доктора Пухова ничего, что могло бы успокоить или научить его, как действовать.
И правда, только они сели за стол, доктор Пухов сказал, что вся Москва уезжает, и это единственный выход…
— Легко сказать, — горячо возразил Петр Кириллович. — Уехать — значит сломать налаженную в течение полувека жизнь. Тем, конечно, легко, кто без году неделя живет в Москве. Взял узелок — и в Саратов! Нищему пожар не страшен. А как двигаться тому, кто родился в Москве? Тому и уезжать стыдно. Он должен остаться, чтобы защищать родной город…
Это внезапное решение успокоило его. Он попрощался и направился домой. Но вдруг ему захотелось, чтобы о его патриотических чувствах узнали и другие и оценили их. Он пошел к Строговым в надежде, что там поймут и одобрят его решение.
Петра Кирилловича встретила Елена. Пока он раздевался, дочь сообщила ему новости. Госпиталь Сергея Сергеевича теперь находится недалеко от Тихогорска. Оттуда сегодня приехала Оксана проводить Митю на фронт.
— Все уезжают из Москвы. Я тоже собираю вещи. — Она вдруг заметила, что это известие неодобрительно встречено отцом, и торопливо добавила: — Ты посуди, для чего мне сидеть в Москве, прятаться от бомбежек, слушать гул приближающегося фронта, есть хлеб, который так нужен армии? А все мои знакомые преспокойно живут в Казани или в Чистополе…
Петр Кириллович, пораздумав, согласился: действительно, для нее самое лучшее — уехать. Он даже может отправить с дочерью самое ценное. Кто знает, что ждет его, если Москва и в самом деле будет гореть? Борьба предстоит не на жизнь, а на смерть.
Он видел серое лицо дочери, понял, что она уже перестала следить за собой, волосы растрепаны, даже не потрудилась одеться, ходит в халате. Он не осмелился спросить об Евгении, боясь затронуть
