Все обернулись на дорогу. Нет, по такой грязи машины появятся нескоро.
Девушки торопливо покинули холодный берег.
Даша мечтала сварить уху, а теперь опять принялась грызть сухари. И, чтобы утешиться, начала писать письмо Ивану Коробкову. Она долго сидела перед чистым листом, подперев карандашом подбородок, а мечты уносили ее в станицу Ивановскую. В Ивановской еще летом она часто встречалась с Коробковым. Встречались у реки. Первым делом спрашивали друг друга о вылетах:
— Сколько?
Он отвечал:
— Четыре.
— А у меня десять!
Лицо Ивана хмурилось, он говорил:
— Зачем так рисковать?
А Даша сердилась, перебивала его:
— Если ты летаешь и думаешь, как бы остаться в живых, так пошел бы лучше почту перевозить!
— На войне не надо торопиться, — возражал Иван. — Неужели ты не понимаешь, как дорога мне твоя жизнь!
И Даша умолкала. Ей помогала летать его любовь. У нее словно выросли крылья. И именно любовь делала ее смелой, сильной, неутомимой. И каждый раз, встречая его, она с гордостью говорила:
— Я успела десять раз подняться в небо.
Он обнимал ее, и они шли вдоль берега, изредка останавливаясь, целовались и опять шли… В избушку вместе с ветром ворвалась Катя:
— Даша, что ты делаешь?
— Пишу письмо. — И тут только заметила, что лист бумаги чист.
— Когда ты будешь отдыхать? — строго прикрикнула Катя. — Надо же спать, нельзя держаться на нервах.
Даша вздохнула, соглашаясь с ней, потом тихо сказала:
— Это хорошо, что я отвыкла спать, по крайней мере не теряю времени напрасно. — И, вдруг освободившись от своей задумчивости, деловито сообщила: — А Маринка-то делает большие успехи. Из нее выйдет летчица, характер у нее есть.
Катя знала, что штурман Черненко после смерти Нади решила занять ее место и стала учиться летному делу. Да, с тех пор Марина очень изменилась, она уже не была такой соней.
— Я иду в штаб, давай захвачу твое письмо.
— Ах, письмо! — спохватилась Даша. — Я его завтра обязательно напишу. Сегодня я как будто повидалась с Ваней.
— Как повидалась? Где?
Даша отмахнулась. Долго рассказывать. И стала писать конспект предстоящего урока.
За окном дождь, словно дымовая завеса, закрывал море. Ветер покачивал эту завесу справа налево и хлестал по окну. Под дождем медленно, словно на прогулке, шли от штаба летчица Дементьева и штурман Кругликова.
— Опять работать не будем, — поглядев на скучные лица девушек, сказала Катя и постучала по стеклу, чтобы они зашли.
— Почему не спите? — копируя Речкину, спросила, входя, Вера Дементьева. — Приказываю вам немедленно уснуть и выбросить из головы всех настоящих и будущих женихов.
Катя засмеялась, так удачно Вера скопировала строгую «мамочку».
— Будем сегодня летать? — с надеждой спросила Катя. Ее удивило веселое настроение Веры. С чего бы Вере веселиться?
— Должны! Командующий приказал летать в любую погоду. На Керчь высаживается десант, а мы будем прикрывать его.
— Посмотри, какой туман и дождь!
— Вот как раз на них-то и не надо смотреть. Так и в приказе сказано: «Несмотря на туманы и дожди…»
Глафира Кругликова присела на Дашину постель и принялась изучать, как вышиты цветы на подушке. Даша объясняла, что вышивала болгарским крестиком.
Катя пристально посмотрела на Веру и тихо спросила:
— А как ты себя чувствуешь?
— Отлично! — ответила Вера. Но видно было, что это не совсем так. Это была уже не та Вера, которая так задорно пела «Саратовские страдания» и считалась первой плясуньей в полку. Сейчас она была болезненно бледной. Такой она стала после несчастья, которое случилось на Кубани. Немецкий истребитель обстрелял ее самолет, и летчица получила тяжелое ранение. Пролежав в госпитале с месяц, она вернулась в полк.
— Слушай, — обратилась она к Кате, — ты, кажется, знаешь того кудрявого парня с «ила», который однажды делал у нас вынужденную посадку?
— Нет, не знаю, — солгала Катя, пряча усмешку.
— Вот жалко! — Вера вздохнула и сразу выдала себя: — У него такие синие глаза, будто они впитали в себя всю синь неба. Он похож на одного парня, с которым я училась в сельскохозяйственном институте. Я не могу забыть его.
— Напрасно, — сказала Катя, — а ты забудь.
— Почему? Разве он погиб?
— Потому что летчик Веселов влюблен в Марину, — ответила Катя, догадываясь, что наносит удар в сердце девушки.
Вера грустно вздохнула, и Катя поняла, что не ошиблась.
— Вот уж не везет мне! — Вера глубоко задумалась. — Странно, что? он нашел в Марине? Ничего в ней особенного нет, правда, Катя?
Катя поторопилась утешить ее:
— Я бы тоже не влюбилась. Она не такая красивая, какой была Надя, не так умна, как Наташа, но зато она смелая. Очень смелая.
Вера замолчала. Тут Глафира поднялась и взяла ее под руку:
— Пойдем спать! Мы им еще покажем, кто смелый!
Только они отошли, Даша спросила:
— О чем это ты разговаривала с Верой? Удивительный она человек. Я видела, как она после полетов пришла в общежитие, опустилась на койку и закусила до крови губы. Я спросила: «Болят ноги? Может быть, тебе нельзя летать?» А она призналась, что вышла из госпиталя раньше срока и скрыла это от командира.
— Ну а ты что? — испуганно спросила Катя.
— Решила не вмешиваться. Если она хочет летать, пусть летает. Мне кажется, что она без этого уже не может жить.
— Постой, — сказала Катя в раздумье, — а если об этом доложить командиру? Маршанцева может перевести ее на легкую работу.
— Вряд ли Вера согласится на это.
Но Катя уже думала о другом: «Напрасно я сказала, что Веселов влюблен в Марину; может быть, он влюбился бы и в Веру, если бы разглядел ее получше».
— Как ты думаешь, — спросила Даша, характер которой требовал во всем полной ясности, — поговорить мне с командиром?
— Конечно, не надо было ей обо всем рассказывать, — закончила Катя свою мысль.
— Я тоже так думаю, — согласилась Даша, — есть такие вопросы, в которые даже подругам вмешиваться не стоит.
— Верно!
Катя догадывалась, что они думают о разном, но не стала объяснять свои мысли Даше. Подошла к двери, заглянула в горницу. Глафира уже спала, уткнув лицо в солому, а Вера лежала, запрокинув голову,