впускать, никого не выпускать». Хотя, насчет «впускать» — это для красного словца… не будь на блокпосте Ликуса, и мне пришлось бы косогорами и буераками пробираться через заслоны…
— Имперские военные блокировали уезд? — недоверчиво переспросил Мишель, впиваясь взглядом в лицо романиста. — С какой это стати?
Вопрос совершенно неожиданно прозвучал совсем по-другому, будто скромный поверенный в дешевом костюмчике цвета «фельдграу» негромким, но внятным стальным голосом прогромыхал: «Почему я не знаю!?!»
— А много ли знает даже и ротный командир? — мгновенно насторожившись, осторожно ответил Антон. — Мне еще повезло, что наш мир так тесен, с этим парнем мы служили срочную в одном взводе… я вот после дембеля ушел в богемную жизнь, а он — остался в парашютистах. Теперь вот целой ротой командует, весь из себя такой важный, что даже и не узнал меня сначала… конечно, я — и волосы отрастил, и в коже весь, как какой-нибудь экстремист… или экстремал…
В-общем, по дружбе старой меня без лишних разъяснений пропустили и даже стрелять вслед не стали, хотя такой приказ по полку имеет, я Боре Ликусу верю. А подняли их ночью по тревоге и перебросили на границы уезда по срочному распоряжению аж Генерального Штаба, хотя, вряд ли кто и из полкового начальства распоряжение это живьем видел. Держат они до нового приказа блокаду — вот и всё. Настроение у офицеров, конечно, аховое, тем более, применять боевое оружие при попытках пересечения границы уезда с любой стороны им не просто разрешили, а вменили в обязанность. То есть, стреляй — не хочу, и тебе за это ничего не будет, только по головке погладят, да еще, может быть, конфетку дадут. И не подставляют их, такие вещи старые офицеры, тем более парашютисты, чувствуют еще до приказа. Тут все серьезно. Не игрушки какие…
Антон прервался, глотнул, на этот раз поменьше джина, достал и раскурил сигаретку, как-то непривычно застенчиво для него пуская дым в сторону от сидящей напротив Ники. Блондинка, оценив его жест, махнула рукой и сама потянула из пачки Карева сигарету. Оказавшийся, как обычно — к месту и кстати, Мишель щелкнул неведомо откуда появившейся у него в ладони зажигалкой.
— Вот так… съездили, пофестивалили, — задумчиво произнесла Ника, затягиваясь крепким, но вкусным дымком. — А почему же Андроний этот жирный ничего нам не сказал? Сам не знает?
— Думаю, не только Андроний… ни мэр, ни полицмейстер, ни губернатор ничего не знают, — с нехорошей задумчивостью в голосе сказал Мишель. — Да и большинство Имперского Государственного Совета то же, полагаю, не в курсе…
6
По узким коридорчикам, по старым, обшарпанным и крутым лесенкам и тесным переходам с этажа на этаж, по маленьким, захламленным костюмерным и просторным, для местных и заезжих звезд, гримеркам, по студиям, конторским, техническим помещениям небольшого городского телецентра хаотично, суетливо и бестолково перемещалась небольшая орда кое-как одетых, давно немытых, но во всю бряцающих оружием, по делу и не по делу дергающих затворы бывших люмпенов, недоучившихся студентов, разорившихся и обозлившихся на весь белый свет лавочников, а то и просто обыкновеннейших бандитов-налетчиков, примкнувших к «общему делу». Кто-то в душевном порыве давал выход своей ненависти, громя прикладом карабина дорогостоящую телевизионную аппаратуру, кто-то активно шарил по ящикам попавшихся на глаза столов и шкафов, разыскивая что-то более ценное, чем бесконечные деловые бумаги, завернутые в обрывки газет бутерброды, канцелярская мелочь. Некоторые из инсургентов вытаскивали из укромных закоулков и едва ли не за волосы стаскивали вниз, в подвал, в первые минуты налета укрывшихся по щелям сотрудников и сотрудниц телецентра. Отчаянно кричали грубо схваченные женщины, брыкались и кряхтели под ударами кулаков и прикладов мужчины, переругивались между собой анархисты-люмпены, вплетали умные словечки в матерщину бывшие студенты…
По затоптанному, в считанные минуты ставшему грязным, заплеванным и покрытым непонятным хламом полу, старательно перешагивая через лужицы разлитого кофе и кровавые сгустки — последствия разбитых чашек и носов — Анатолий Климовский, известный в подполье под кличкой Кудесник, с обреченным спокойствием и легким налетом философского равнодушия размышлял, ну, почему же так происходит — где бы ни собралось более полудесятка анархистов, будь это хоть и одни женщины, непременно образуется грязюка, мат, вонь и бардак в самом плохом значении этого слова.
Внимательно поглядывая при этом по сторонам, Кудесник все-таки едва не столкнулся с толкающим перед собой расхристанную блондиночку в испачканной блузке и местами рваных брючках здоровенным мужиком в грязно-черном пиджаке на голое тело и знаковой черной повязкой вместо рукава, на котором её вряд ли можно было бы различить, повязанной на голове. Невольно шарахнувшись в сторону, невысокий, худенький Кудесник вляпался в явно горячую еще лужу разлитого кофе, чертыхнулся негромко и услышал откуда-то со стороны зовущий его голос:
— Кудя, Кудь, валяй сюда, тут тебя…
Из небольшого аппендикса в конце коридора призывно махал руками с зажатыми в них громоздкими пистолетами кто-то очень знакомый, но так и не узнанный Кудесником с первого, да и второго взгляда тоже.
Быстро скользнув к зовущему вдоль стены, анархист шутливо ткнул неузнанного знакомца остреньким кулачком в живот:
— Чего разорался?.. думаешь, всем интересно знать, кто я такой?
Впрочем, внушать даже азы конспирации этой шумной, бестолковой и с трудом подчиняющейся только грубой силе, зычному голосу и автомату в руках толпе было бесполезно, это Кудесник знал с самого начала лихой и нелепой атаки на городишко. Хорошо хоть никаких воинских частей постоянной дислокации в округе не было, а местные полицейские геройствовать и класть жизни на алтарь отечества не стали, а то бы не видать сводному отряду инсургентов не только телецентра, телефонной станции, вокзала, но и самых окраинных кварталов, как своих ушей.
Отодвинув с дороги продолжавшего туповато, хоть и подвижным, но столбом, стоять на проходе подозвавшего его анархиста, Кудя уточнил, кивая на расположенную совсем рядом с поворотом в коридор дверь:
— Сама, что ли, интересовалась?..
— Сама-сама, — закивал боевик, обратившись всем телом к прошедшему за его спину Кудеснику вместо того, чтобы продолжать контролировать происходящее снаружи аппендикса. — Ты… ну, это… скажи ей, Кудя, что я тебя нашел…
Сдержавшись, чтобы не заржать в полный голос над почти детской наивностью боевика, от души желавшего отметиться перед руководством, Кудесник чуток снисходительно похлопал его по плечу. Выглядело это еще смешнее, в боевике роста было чуток поменьше сажени, да и в плечах он выглядел внушительно по сравнению с невзрачным Кудей, но непонятное, а оттого еще более начальственное положение Климовского в анархисткой иерархии, внушала боевику искреннее уважение, каковое внушает обычно простым мастеровым человек в пиджаке, чистой сорочке и при галстуке.
— Ладно, ладно, скажу, — пообещал Кудя. — А ты за коридором-то смотри, не зевай, пусть сейчас тут все свои, но — мало ли что…
Вдохновленный обещанием отметить его перед «высшей инстанцией», боевик послушно закивал, вскинул стволами к плечам, как видел когда-то давно в каком-то фильме, пистолеты и уткнулся туповатыми глазами в продолжающий жить бурной и бестолковой жизнью коридорчик телецентра.
Едва лишь Кудесник переступил порог совсем маленькой комнатки, больше похожей на подсобку уборщицы или завхоза нагромождением швабр, веников, пустых ведер и накинутых на них ветхих тряпок, с низеньким журнальным столиком в глубине, у едва заметного окошка, как навстречу ему, на выход, деловито, с чувством собственного достоинства, но в то же время заметно спеша, выдвинулся громоздкий, медведеподобный человек в пестром и добротном, камуфляжном комбинезоне. Пришлось сторониться, иначе быть Куде сметенным с дороги негласного личного драбанта, денщика и начальника охраны своей нынешней, хотя и временной, но однозначно строгой и серьезной руководительницы, одного из лидеров
