не таскать их в карманах. «Значит, придется брать наугад», — решил Антон, на минуту оставляя у стойки Таню и живо выхватывая ключи из самой дальней ячейки второго этажа в надежде, что даже и с объявившимися позже временными обитателями уже занятого номера можно будет как-то договориться.
На пологой, удобной лестнице, ведущей на верхние этажи, когда девушка окончательно обмякла и повисла в его объятиях теперь уже без всякого притворства, Антон с облегчением вздохнул — идти оставалось всего ничего, пятиступенчатый пролет и с десяток саженей по устланному ковровой дорожкой коридору. Карев немного успокоился и — как сглазил. Облегчение, готовность расслабиться после схватки с драбантами в квартире Максима, тревожного автомобильного марш-броска из штурмуемого уже города, и, казалось бы, никем не замеченного проникновения в санаторий — оказались преждевременными.
Из дверей ближайшего номера, как чертики из сувенирной табакерки, в тишину коридора с неожиданным шумом, гамом, звоном стекла и никому не адресованными ругательствами вывалилась компания из пары мужчин и пяти девушек. Все они были изрядно пьяны, а какого-то очень хорошо знакомого Антону, но, казалось, насмерть забытого, маленького, бледного до синевы, с покрасневшими глазами мужчину в хорошем, но помятом и заляпанным подозрительными пятнами костюме, в буквальном смысле вели под руки, иначе он, наверное, улегся бы тут же, прямо на красную ковровую дорожку, и уснул пьяным, мертвецким сном. Второй мужчина, широкоплечий, краснолицый, с остатками белесых, блондинистых волос, тщательно взлохмаченных и перепутанных, в непонятном, более домашнем, фальшивого бархата, то ли в пижамном одеянии, то ли в полуспортивной курточке и таких же кургузых, изрядно потертых брюках цвета «маренго», чуть выпученными, пьяными глазами, не узнавая с ходу, уставился на Антона и — вдруг резко отодвинув от себя виснущих на его руках девиц, заговорил, театрально добавляя своим словам пьяно-пафосную наигранную горечь и отчаяние:
— Карев! И ты, Карев!.. такого не может быть! Мне говорили, что ты здесь, говорили, но я! я не верил! не верил, что Карев может быть здесь и — не найти меня!.. А ты?.. Ты тащишь в номер какую-то девчонку, вместо того, чтобы рядом с другом отдаться Бахусу и разврату… бросаешь всех на произвол судьбы!!! уединяешься, Карев!..
Принесла нелегкая широко известного в узких кругах непризнанного гения: актера второго плана, в чем-то даже и художника, а временами стихотворителя, — всей столичной богеме известного под прозвищем Жерар Великолепный. «Всё ясно, здесь бесплатно наливают», — с тоскливым отвращением подумал Антон. Любовь Жерара к халяве была притчей во языцех, да еще и умение оказаться в нужное время за нужным столом, чтобы эту самую халяву зачерпнуть обеими руками. Впрочем, любовь к сплетням, да и, чего греха таить, к наушничеству, тоже были характерны для неудачника в жизни, но умело пристроившегося в благодатную нишу юродствования богемного бездельника в маске актера.
— Жерар, если у тебя есть фонтан, заткни его, дай отдохнуть и фонтану, — в ответ грубо процитировал Карев, стараясь собой загородить пусть и уже увиденную, но до конца не оцененную жераровским цепким взглядом Таню. — Ты ведь в банкетный зал шел?
— Конечно, а куда в этом диком уголке природы еще можно направиться за благами цивилизации? — попробовал сострить Великолепный, мгновенно, как умеют только профессиональные актеры и попрошайки, сменив трагический тон на бытовой.
— Так и иди, — кивнув головой, серьезно посоветовал Антон. — А уж я-то тебя догоню, или, думаешь, мне сейчас выпить не хочется?
— Я вижу, чего тебе хочется! — обличительно тыча пальцем на совершенно теперь невменяемую, едва не теряющую сознание Таньку, возопил возмущенно Жерар. — Вот её тебе хочется и прямо сейчас! Однако шалишь, брат! Не допущу!!! Да я за тобой в номер!.. и присмотрю, чтобы ты там не увлекся, не забыл, понимаешь, о товарищах, будучи вовлечен в безумные плотские игрища… да еще и с малолеточкой!!! Кстати, а где ты такую отхватил? Тут, глянь, одни старые шлюхи…
И Жерар довольно болезненно ущипнул за грудь первую попавшуюся ему под руку девушку. Та, правда, сквозь зубы, скривив нарочитую улыбку, но захихикала, как бы, радуясь мужскому вниманию. Насчет «старых», Великолепный, конечно, погорячился, но вот профессиональную принадлежность окруживших его девиц оценил верно. Коротенькие, сильно декольтированные платья, при малейшем движении демонстрирующие резинки черных и красных чулочков, высокие каблуки, могучий, небрежно нанесенный макияж, а главное — некие едва уловимые нюансы поведения, готовность угодить клиенту и профессиональные, будто синтетические улыбки сквозь зубы — лучше всяких вывесок характеризовали нынешних спутниц актера.
Едва слышно замычав, как от мучительной зубной боли, от так не во время проявляемой Жераром назойливости, Антон, тем не менее, нарочито ласково, почти по-приятельски, сказал приставучему юродивому от богемы:
— Девушка хочет поблевать и подмыться, а не демонстрировать себя на публике прямо сейчас… думаю, тебе такая физиология не интересна… Так что, Жерар, вали в банкетный зал, я тебя догоню… ну, а если не отвалишь, то оторву тебе яйца прямо здесь и просто отволоку их пожарить на здешнюю кухню… соображаешь, какое пикантное блюдо получится? Омлет из яиц Жерара… дамы будут в восторге, думаю…
Что всегда отличало халявщика и дармоеда Великолепного, так это развитое чувство предвидения собственных неприятностей, благодаря которому он так редко попадал в оные. Вот и сейчас, только что, секунду назад, он был готов вместе с Антоном ворваться в гостиничный номер, перебаламутить всех и всё, облить шампанским сопровождавших его девчонок, лично голым плясать на столе… и вот уже, кривовато, пряча натуральный, без всяких уже розыгрышей и наигрышей испуг, Жерар заулыбался на слова романиста, изо всех сил пытаясь сохранить ранее взятый тон в разговоре:
— За что всегда тебе завидовал, Карев… ты так гениально притворяешься трезвым, когда выпьешь, что можно даже и не отличить тебя выпившего от трезвого… но чувство юмора при этом теряешь напрочь… ну, не надо отрывать мне яйца… это же часть моего гениального организма, без них организм будет не полон, и вся его гениальность окажется под вопросом, а это уже совсем не дело… да… ну, и девчонки, наверное, расстроятся… все-таки им тоже чего-то перепадает через мой организм и его части…
Отступая в сторонку, он взмахнул рукой, будто призывая в свидетельницы всю профессионально- шаловливую тройку обступивших его девиц, и как-то скромненько, бочком-бочком, стал пробираться по стеночке к лестнице, ведущей вниз, в вестибюль и, в конце концов, в банкетный зал, куда только что увели под руки — теперь-то, видимо, от злости, Антон вспомнил — миниатюрного и до невменяемости пьяного антрепренера кое-кого из известнейших столичных знаменитостей.
Подавив в душе волну злости и нетерпеливости в двух шагах от заветной двери при встрече со старым и неприятным знакомцем, Карев с трудом дождался, когда Жерар и сопровождающие его девицы скроются с глаз на ступеньках лестницы и только после этого буквально подтащил Татьяну к номеру, на ощупь пытаясь попасть в замочную скважину изготовленным заранее ключом. И — о, чудо! — терпение его было вознаграждено, номер оказался свободным, это Антон сразу же ощутил по слабенькому запаху пыли, чистого белья и легкой затхлости воздуха внутри помещения.
Машинально протянув руку со все еще зажатым в ней тяжелым брелоком, Карев нашарил на стене выключатель… и тут же, не выпуская из объятий Татьяну, повернулся к дверям и запер их, оставив ключ в замке. «Теперь пусть стучатся, — со злорадным облегчением подумал Антон. — Двери-то, небось, не сломают, кишка у них тонка, а остальное — мне до лампочки…» Осторожно протащив девушку по узкому, в два шага длиной, коридорчику-прихожей, он огляделся. Номер был попроще, чем тот, что занимала в городе Ника, но также предназначен для одного постояльца, несмотря на огромную двуспальную кровать, полуспрятанную в стенном алькове. Кроме кровати, занимающей господствующее положение в единственной комнате, в уголочке примостился скромный диванчик с изрядно вытертой обивкой, пара самых простых стульев и небольшой столик возле них. Видимо, из-за скромности апартаментов они и не были заняты привыкшими к более роскошной обстановке гостями.
С облегчением уложив Татьяну на кровать прямо поверх ярко-оранжевого с синими разводами плотного покрывала, Антон заботливо стянул с её ног туфли, правда, небрежно, по-мужски, забросив их после этого под кровать, прикрыл девушку половинкой покрывала и только после этого, прихватив со столика неизменную в любой гостинице пепельницу, присел на диванчик. Закурил и, глубоко, с непередаваемым удовольствием затягиваясь, подумал: «Ну, как там разобидевшаяся Ника? Фырчалка
