пути или же в местах, к оным путям приближенных, я на подсознательном уровне воспринимаю любое прикосновение к моим интимным зонам как попытку ограбления.
– Кто? Что?!
Я вскинулась на скамейке, как ужаленная, и рухнула обратно, притянутая ремнем сумочки. Его я перед сном пропустила через грудь, как орденскую ленту, а саму сумочку для пущей ее сохранности затолкала под поясницу, да еще и засунула поглубже между планками скамьи. Получается – сама себя привязала.
Пока я билась, как спутанная лошадь, жадные руки, чьи прикосновения меня разбудили, «сделали ноги» – то есть обладатель рук удрал.
Победив предательский ремень, я села и огляделась.
Кафетерий давно закрылся. Посадочные места оккупировали сонные граждане с баулами, и лучше всех устроился мой дорогой братец: он единолично занял сразу два мягких диванчика и с головой укрылся флагом. Выглядело это героически: пробегавшие мимо пассажиры на накрытое знаменем неподвижное тело откровенно заглядывались.
Мне стало обидно. Я, значит, корчусь на жесткой лавочке, а Зямка разлегся, как барин!
– А ну, подвинься! – потребовала я, тесня посапывавшего братишку на его мягком ложе.
Зяма возмущенно всхрапнул, но не проснулся. Я кое-как подвинула его, легла рядом «валетом», отвоевала себе половину флага, укрылась им почти до плеч и наконец почувствовала себя в относительной безопасности. На манер подушечки я пристроила под голову сумочку, еще немного повозилась, укладываясь поудобнее, и вскоре уснула.
Снилось мне доброе, милое: родной дом, бабуля с нежно-зелеными локонами, мамуля с планшетом под мышкой и папуля в фартуке с петухами и черпаком в руке.
У них там был тихий семейный вечер. Бабушка вышивала болгарским крестиком портрет Эйнштейна, мама вдохновенно рукописала очередной шедевр при свете хэллоуинской тыквы, а папа приплясывал у плиты, бодрым рэпом информируя недоваренных лангустов о том, что он «но парле итальяно». Все, как всегда, – скучновато, но мило.
И вдруг как-то разом наступил белый день.
Кривясь и жмурясь, я попыталась закрыться от резкого света рукой, но моя ладошка натолкнулась на что-то мягкое и мохнатое.
«Крыса!» – запаниковал мой внутренний голос, окончательно меня разбудив.
Я распахнула глаза и заморгала, ослепленная и растерянная. Вот тут бы и пригодились мне линзы с диоптриями, а заодно – и солнечные очки!
Невооруженным глазом я увидела нечто странное.
К моему лицу тянулась небольшая, размером с пекинеса, лохматая тварь такого глубокого синего цвета, который крайне редко встречается в живой природе планеты Земля.
То есть, видимо, мне повезло. Хотя никакой радости от встречи с редкой тварью я не почувствовала, в отличие от самой зверушки, которая аж тряслась и при этом бойко лопотала что-то приятным сопрано.
– Но парле итальяно! – машинально сказала я, обломав неземной синюшке кайф первого контакта. – Спик инглиш, плиз!
– О, прекрасно! Кто вы и откуда? – приятное сопрано послушно перешло на инглиш.
– Я Индия, – сказала я крайне коротко, потому что мама в детстве учила меня не разговаривать с незнакомцами.
Замечу: при этом она имела в виду землян! А тут – такое!
– Индия?! О, прекрасно!
Синюшка возбужденно подпрыгнула и перелетела на другой конец дивана.
– Зяма! – встревоженно позвала я.
Фиг ее знает, это синюю живность, вдруг она нехорошая и чем-то повредит моему брату!
Мне не хотелось потерять Зяму раньше времени. Я не чувствовала в себе готовности противостоять опасностям заграничного путешествия в одиночку.
– Замбия? – по-своему повторило за мной сопрано.
– Зяма! – позвала я громче.
– Зимбабве?
– ЗЯМА!
– Инка? – боязливо отозвался разбуженный братец, косясь на зависшую в воздухе синюшку.
– Скажи ей, что ты не парле итальяно! – посоветовала я.
– Я не парле! – Зяма замотал головой.
Синюшку отнесло в сторону. Я потянула на себя флаг. Зяма, уцепившийся за противоположный край полотнища, со скрипом поехал спиной по дивану. Я встала, короткими рывками стащила братца с лежбища и веско сказала:
– Отойдем-ка!
– Всегда, – невпопад, но с чувством ответил Зяма.
Он оглянулся на синюшку, которая для меня, близорукой, уже превратилась в расплывшуюся фоновую кляксу, и заторопился в проверенное убежище типа сортир, на ходу сноровисто сворачивая флаг.
Настя с Викой к станции метро «Термини» не пришли.
– Зря мы их бросили, – посетовал Зяма. – В его душе опять проснулся благородный джентльмен, который обычно дрыхнет, как Рип ван Винкль. – Должно быть, с девочками что-то случилось!
– Что-то вроде нападения на них вооруженных пиратов? – безжалостно уточнила я, потому что мне было интересно, надолго ли хватит Зяминого рыцарства.
– А может, ничего плохого с ними и не случилось, – ввиду перспективы новой битвы с пиратами благородный джентльмен благоразумно ушел в кому в Зямкиной душе. – Загуляли до утра, и все такое…
– Или просто не смогли разобрать твою шифровку, – подсказала я вполне возможный вариант.
– Точно! – Зяма обрадовался этому невинному объяснению. – Идем, разъясним этим недотепам, что к чему!
– Идем, – согласилась я. – Но, поскольку вариант с участием пиратов представляется мне весьма возможным, будем максимально осторожны.
– Это как? Поползем по-пластунски?
Я вообразила себя – перемещающейся по римской брусчатке на брюхе – и помотала головой:
– Нет!
Брюха было жалко. У меня пузо и без того сугубо воображаемое, а так оно вообще сотрется до позвоночника. А я еще не рассталась со смелой мыслью сделать пирсинг в пупке!
– Идем нормально, ногами, но сразу в дом не заходим, сначала осматриваемся: не видно ли чего подозрительного?
– Чего, например? – Зяма хищно прищурился на прилавок уличного торговца.
Лейблы Ormani и Boddega и в самом деле выглядели крайне подозрительно.
– Не знаю, – сказала я. – Узнаю, если увижу.
– Отлично, – согласился Зяма. – Тогда скажешь, если что.
Переложив на меня всю полноту ответственности, он заметно повеселел.
Был тот ранний утренний час, когда римские маргиналы сдают «вахту» туристам. На площади у Санта Мария Маджоре хлопал крыльями, превращаясь в точку общепита, фургон-трансформер. У фонтана умывался гибкий парнишка, такой темнокожий, что результат его омовений вовсе не был очевиден. У инфокиоска напротив собора возился, отпирая дверь, мужик в униформе, а рядом тряслась и вздрагивала, обещая кем-то или чем-то «разродиться», кривобокая палатка, накрытая пленкой. На остановке экскурсионного автобуса топтались, высматривая пассажиров, двое смуглых юношей в накидках с какими-то логотипами. Они попытались всучить нам с Зямой свои проспекты, но нам было не до того.
Мы живо добежали до нашего дома, дважды бестолково обошли вокруг него (Зяма с большим интересом заглядывал в незанавешенные окна чужих квартир), а потом я сдалась:
– Ладно, пошли в дом! Не вижу ничего особенного.
Мы круто развернулись, вошли в подъезд и сразу же увидели, что вверх по лестнице сверкают чьи-то пятки.
– Подозрительно! – вскричала я, выставив вперед указательный палец, как красноармеец на плакате:
