Меркнущий свет

садовый стул, и, привязанный к нему ногами и руками, он упал спиной на листья и не мог пошевелиться. А потом началась настоящая боль, нет, не судорога, судорога это ничто, а настоящий огонь! Как будто кто-то поднес к рукам паяльную лампу. Как будто кто-то жег ему руки! Он открыл рот и закричал.

— Добрый вечер, красавчик. Приятно видеть, что ты пришел в себя. — Наступила пауза, заполненная криками Колина Миллера, потом: — Грег, подними его, пожалуйста. И нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы он заткнулся?

Громадные руки схватили Колина за рубаху и потащили вверх и вперед, пока садовый стул не встал на ножки. Он закричал снова, но что-то тяжелое ударило его в щеку, и рот заполнился свежей кровью. Крик перешел в хныканье.

Из надвигавшейся темноты на него выплыло лицо: белые, как солома, волосы, идеальные зубы и глаза, как вырезанные в мраморе дырочки.

— Ну, вот и мы! Чего ты, не так плохо сейчас было, правда? — Миллер ничего не ответил, и ублюдок из Эдинбурга просто пожал плечами: — О’кей, Грег, можешь развязать ему руки.

О господи, его руки! Кто-то развязал провод, которым его запястья были привязаны к спинке стула, и они свободно повисли… Он поднял их, чтобы посмотреть, как сильно они обожжены. И снова закричал, потому что сразу все вспомнил. Обжигающая боль разрезаемой плоти, хруст перекусываемых костей и хрящей.

— О господи, опять этот чертов крик!

На этот раз Грег врезал Миллеру уже без напоминаний. Колин упал на бок, все еще привязанный щиколотками к стулу, и остался лежать на покрытой хвоей земле, глядя на свои изуродованные руки и рыдая.

— Ну так вот, Колин, у нас на повестке дня есть еще пара вопросов, до того как мы тут закончим. Сначала вот это… — Тычок присел на корточки и поднес к лицу Колина фотографию. Загородил ею обрубки пальцев. Это была фотография из бумажника Миллера: Исобел на балконе отеля в Испании. В левом верхнем углу, там, где его коснулась латексная перчатка Тычка, смазанное кровавое пятно. — Красивая женщина. Слушай сюда, Колин, если я когда-нибудь просто подумаю о том, что ты снова тусуешься с полицией, я закончу то, что не закончил делать с тобой, а потом сделаю ее очень-очень уродливой. — Он убрал от лица Миллера фотографию, поцеловал ее и спрятал во внутренний карман. — И второй вопрос повестки дня — это так, мелочь, просто уборка. — Что-то твердое и холодное ударило Колина по лицу, потом еще раз и еще, и еще. Куски его пальцев, каждый длиной с фалангу, сыпались на него с неба. — Я хочу, чтобы ты их съел.

Миллер, содрогаясь, смотрел на бледные кусочки, лежавшие в грязи. Четыре были просто кончиками пальцев — ноготь с куском мяса и кости, три — из середины, и два — из основания, с кусочками сухожилий, прикреплявших палец к костяшкам. Девять маленьких бледных кусочков…

— Я… я не могу! — Он всхлипнул. — О-о, пожалуйста, господи, я не могу…

Тычок снисходительно улыбнулся:

— Да ладно тебе, давай-ка съедим немножко. Будь хорошим мальчиком, скушай их, и мы пойдем домой.

Колин вытянул дрожащие руки. Попытался поднять куски своих пальцев перепачканными в крови обрубками. К горлу подкатила тошнота.

— О господи, мои руки, сволочь, мои руки…

— У меня терпение кончается, Колин. Или ты их начинаешь есть, или я откушу тебе еще одну фалангу, и ты будешь есть ее первой. — Он помахал пред лицом журналиста кухонными ножницами с выпачканными в крови лезвиями. — Чем дольше ты будешь думать, тем меньше пальцев у тебя останется.

Два куска, кончик и средняя часть, лежали на ладони дрожащей, покрытой запекшейся кровью руки, их плоть была холодной и белой. Концы темно-красные, высовывается кость и хрящи.

— О господи… Их можно… их можно пришить обратно! Их могут пришить обратно! — Сильная рука схватила его за волосы на макушке и потянула голову вверх, пока он не уставился в ухмыляющееся лицо Тычка.

— Знаешь что — а может быть, и смогут. — Улыбка стала еще шире. — Я человек разумный. Почему бы не сохранить тебе три кусочка? Это же целый палец! Назови это жестом доброй воли. Честнее не придумаешь, а?

По лицу Колина потекли слезы, оставляя светлые полоски в крови и грязи.

— Я не могу… — Голос его был слабый и дрожал.

Тогда Тычок схватил его левую руку за запястье и потянул к себе, широко раскрыв кухонные ножницы и смыкая их над верхней фалангой указательного пальца. Колин закричал.

— Давай, выбирай себе три куска и ешь, что осталось. Понял?

Рыдая, как испуганный ребенок, Колин поднял отрубленные части пальцев и сделал то, что ему приказали.

Глава 30

— Ты моя лапочка!

Стил стояла у окна своего кабинета, втихомолку курила и читала предварительный отчет по результатам анализа образцов волос, изъятых из новенькой «ауди» Нила Ричи. Они идеально совпадали с образцами, снятыми со щетки для волос в квартире Холли Макьюэн. Стил повернулась и лучезарно улыбнулась Логану. Формально он опоздал на полтора часа, но поскольку работал два дня в свои выходные, то полагал, что это не так важно. К тому же он хотел отложить встречу с инспектором, насколько это было возможно. Тот мигающий красный огонек — когда он в половине пятого утра наконец-то набрался храбрости выяснить, что бы это такое могло быть, — оказался автоматом, сообщившим ему, что номер его телефона выиграл круиз по Карибскому морю, или пять тысяч наличными, или свидетельство самого доверчивого идиота в мире. Перезванивать им он не стал.

Стил махнула ему рукой и улыбнулась.

— Лазарь, ты тот самый мужчина, которого я ждала всю жизнь… — Замолчала, посмотрела на часы. — Ну, если быть точной, всего лишь с семи утра. Ну да ладно, все в порядке. Ты уже здесь.

Логан нахмурился. Это было не то приветствие, которого он ожидал. Почему Стил еще не вцепилась ему в горло? Он решил сменить тему:

— В чем вы обвиняете Ричи? Без трупа очень трудно будет выдвинуть обвинение.

— Пока ни в чем. Как тебе вот это: он здесь находится добровольно! Он даже не задержан! — Ее лицо светилось, как рождественские свечи. — Ну, как тебе? Круто, правда? Правило о шестичасовом задержании не вступит в силу до тех пор, пока Ричи официально не будет задержан. Он здесь находится по собственной воле, соответственно, можно держать его здесь столько, сколько захочется. Или по меньшей мере до тех пор, пока он не попросит его отпустить. Весь вечер вчера бормотал, что он ничего не сделал и что все это ужасная ошибка. — Она ухмыльнулась. — Этот помпезный говнюк Бушел беседовал с ним, устроил тут целое судебно-психиатрическое представление. В таком был восторге, что чуть штаны не намочил — Ричи тютелька в тютельку соответствует его психологическому портрету: рос без матери, деспотичный отец, который любил побаловаться со шлюхами, несчастное детство, бла-бла-бла… никто его не любил. Все как обычно.

— Подождите минуту, в психологическом портрете говорится, что он вроде как должен работать на какой-нибудь низкооплачиваемой работе. А Ричи бухгалтер в нефтянке!

— Ну и что? Составление психологических портретов — наука не самая точная, не так ли? И в любом случае, улики связывают его с Холли Макьюэн. Прокурор согласен, что Ричи — наш человек.

— А как насчет Мишель Вуд и Рози Вильямс?

— Не нужно все так усложнять. Если мы не сможем засадить Ричи за трех шлюх сразу, у нас в запасе есть еще Джейми Маккиннон. А тем временем… — Она порылась в валявшихся на ее рабочем столе бумагах, достала адрес. — Ричи заявляет, что в то время, когда пропала Холли, у него еще не было той