О том, что сильнее нас

снова проблемы с бабушкой, с её здоровьем, всем очень тяжело. Надеюсь, поймёте. Спасибо.

* * *

Нет, не поймём.

Я совершенно точно знаю, что и зачем я делаю. И точно знаю, что это НУЖНО и тебе, и ей. Если ты думаешь, что разговор с этой сволочью доставит мне эстетическое удовольствие, — ошибаешься. Просто этот разговор действительно необходим, и тем или иным путём — он будет. Будет кидать или не поднимать трубку – есть иные пути, с гарантированной надёжностью. Не сейчас – так через пару недель. Но иные пути дадут несколько больше рикошетов, так что думаю, что как раз тебе-то и стоило бы сейчас её уговорить выйти на этот разговор вместо такой вот просьбы. Хотя бы в компенсацию своего вранья, что всё ей рассказала и что она всё поняла и раскаялась. То, что ничего подобного, я уже как бы знаю. Рассказала ты очень маленькую часть, при этом заменяя все определения типа «очень подлый поступок» на определения типа «не очень красивое поведение», не говоря при этом ни слова о сути происшедшего. Так что ни фига она не поняла, ни о чём не сожалеет, ни в чём не раскаивается, а все твои попытки вернуться к ней — СОЗНАТЕЛЬНО БЛОКИРУЕТ, опять, как и тогда, самыми подлыми способами. Вот именно о последнем и должен быть разговор. Дабы гарантировать, что в следующий раз — она тебе поможет, а не продаст тебя ещё раз. К сожалению, без её помощи тебе обойтись не удастся. Более подробно, почему так — объясню позже, сейчас не время ещё.

* * *

Бр-р-р-р-р-р-р-р, всё-таки ещё раз попробую, хотя объяснять тебе что-то — это об стену головой биться, убедилась на своём глупом опыте. До конца читай. Володя, блин, ты просто ОСЛЕП от собственной правоты, которая не имеет ничего общего с реальностью. Это уже перебор — моя мать сволочь = я сволочь. Необходимости в разговоре нет, и её я в этой необходимости убеждать не буду; ещё раз тебе объясняю — в этот раз (как и во все, впрочем, предыдущие) мама всегда была ЗА меня, моему уходу никогда не препятствовала и всегда готова меня принять, о другом варианте и речи быть не может. Так что брать с неё гарантии, что она мне поможет, смысла нет — поможет, конечно. Если она не смогла мне помочь в этот раз с переездом — это не значит, что она это специально сделала, я ж сказала, машину я нашла и без неё. И переехала бы я к ней, куда ж ещё? И приняла бы она меня, и помогла. Уверена (в конце концов, это я проверяла на собственном опыте не один раз) — её влияния на мой уход нет, не было и не будет. Ещё раз тебе говорю: не из-за мамы я здесь осталась, а из-за мужа. А если что случится с мамой (по твоей вине) — ты станешь первым человеком, которого я буду ненавидеть, а я этого хочу меньше всего.

Всё. Если честно, меня подобная переписка достала. Думаю, тебя тоже.

* * *

Отправил последнее письмо. Большое. Не буду приводить его полностью, незачем. Нарушил все мыслимые и немыслимые правила и каноны. Впрямую написал почти всё. Про психоз. Про шизофрению. С доказательствами. Со ссылками на учебники. С предлагаемым планом лечения и реабилитации. С прогнозами…

Единственное, что опустил, — роль материнских инстинктов в картине. Если написать, а прочитает не в тот период — кошмар будет. Может попробовать даже родить ребёнка от этого мерзавца, а вот тогда — уж точно пипец. Без вариантов.

Не поверит, конечно. Но что ещё делать? А вдруг поверит? Первое правило спасателя — не прекращать реанимацию, пока не появятся неопровержимые признаки смерти…

А может быть, я тоже уже с ума сошёл? Умные люди — говорят, что шиза — заразительна не хуже триппера…

Та-а-ак. Где у меня телефон?

– Лёш, у меня есть к тебе один дурацкий вопрос.

– Попробуй задать — может быть, и отвечу.

– Лёш, мы тут выясняли, откуда у меня твоя визитка… Вроде бы — выяснили. А всё равно оно не объясняет, откуда мне твой фейс был настолько знаком.

– Не знаю. Мне твой — только по фотографиям в книжке.

– А вот вспомни. Самое начало двухтысячного года. Ты в то время не шастал ли по Сьянам?

– Как раз в то время — часто туда забрасывался, а что?

– А вокруг Рэя не крутился, который в гроте Шайтан тогда обитал?

– Это где часы на стене настоящие? Крутился…

– А не ты ли в числе прочих туда заглядывал, когда мы с Олегом впервые заглянули в гости к Рэю? Олег — поколоритнее меня, такой полный, седой, борода окладистая…

– Что-то вспоминается в этом роде…

Вот так вот. И здесь замкнулось.

А вот другие умные люди говорят, что шиза — штука наследственная…

Кому верить?

Ответа — нет.

В смысле — на письмо тоже нет.

Майн готт, как больно.

Мои электронные адреса — у Ленки в «чёрных списках» почтовой программы.

Что дальше?

А дальше — вот что.

Потом, очень быстро — она опять с ним поссорилась.

Опять помирилась.

Опять странное началось.

А потом…

Потом?

Потом — будет суп с котом.

Когда жратва вдруг кончится.

На Пинеге.

Тринадцатого марта.

В пещере Олимпийской.

Что на Железных Воротах.

И кто нас там встретит?

Que sera… Кто бы знал…

* * *

Вдруг исчезает музыка. Если бы не акустика — можно было бы подумать, что усилители вдруг вышибло. Пригасает рампа. Прожекторы высвечивают на заднике корявую надпись в стиле граффити «Уважаемые зрители, большая просьба не аплодировать. Но если вдруг кому нехорошо — в спинках сидений перед вами имеются гигиенические пакеты».

Актёры, вдруг замершие в тех позах, в которых были, и прервавшие партии на полуслове, молча, смотря только себе под ноги, в произвольном порядке по одному покидают сцену.

Занавес не закрывается.

Из оркестровой ямы на сцену, нелепо задирая ноги, вылезает дирижёр. Обводит зал отсутствующим взглядом, с видимым отвращением вытаскивает изо рта бычок, кидает на сцену, растирает ногой, смачно на него плюёт. Разворачивается и уходит целеустремлённой походкой, глядя прямо перед собой.

Занавес остаётся открытым.

К О Н Е Ц

Москва, январь-май 2007