(только теперь) я точно знаю, что это за причина, а точнее — причины, так как их не одна, а две. Я просто обошёл этот вопрос, как обойду и сейчас, он несколько преждевременный. Не время. Да и не место. Пока ты в очередной раз не упрёшься лбом в то же самое в тридцать какой-то раз.
Но причины — они, как водится, имеют следствия. И здесь одним из следствий является то, что некий индивидуум умеет сознательно и достаточно виртуозно ставить наличие этих причин себе на пользу. Теперь я знаю, на какие кнопки он жмёт и каким образом, знаю и механизм воздействия этих кнопок на тебя. И знаю, как этому механизму противодействовать. Во вторник — не знал, теперь знаю. Очень многое увидел и понял. Ещё раз скажу — то, что ты пришла во вторник, оказалось самым важным из всего, что за три года случилось. Многое пересмотрелось, и появилась полная ясность и полная прозрачность расклада.
«…от своих слов и намерений всё равно не отказываюсь. От своих мыслей тем более, тем более — я НЕ МЕНЬШЕ, ЧЕМ ТЫ — В СВОЕЙ, УВЕРЕНА В МОЕЙ ПРАВОТЕ!!!!!!!! В МОЕЙ!!! А отказываться от своей уверенности в чём-то не собираюсь».
Попробуй на досуге вспомнить, сколько раз за эти три года ты от них отказывалась? То в одну сторону, то в другую? А мои прогнозы дальнейшего хода событий — оказывались пусть и не совсем верны, но ведь близки к истине, как ты сама это признала?
«…пока САМА ЛИЧНО не смогу убедиться в обратном. Пусть дура, пусть потом буду локти кусать, но по-другому не могу».
Конечно, убедишься. Это вопрос времени. А ждать я умею. Главное — чтобы, когда убедишься, ты не встала опять в позу упрямства и прислушалась бы к советам. Ты пишешь: «ты для меня был богом». Лукавишь немного. Богам принято хоть чуть-чуть верить и даже иногда слушаться. А ты всегда ставила так, что все мои мысли и советы тебе по барабану, всё знаешь только ты сама, всё решишь только ты сама, всё сделаешь только ты сама, и так далее. Нельзя так. Либо я тебе никто и звать меня никак, либо должно быть хоть какое-то доверие. Тем более — получается, что это «ты сама» при внимательном рассмотрении оказывается тем, что за тебя решает кто-то ещё, а ты просто веришь и слушаешься. В среду ты смогла эту дурацкую гордость слегка обуздать, первый шаг сделала, признала, что во многом я БЫЛ прав. Но так и не признала, что могу и оставаться прав в чём-то сейчас, отказалась напрочь от всех моих идей и всей моей помощи. Когда будет следующий раз — пожалуйста, сделай второй шаг и пойми, что я и сейчас могу быть прав. Хотя бы отчасти.
«…сильно жалею, что к тебе приходила, так как понимаю, что натворила опять что-то страшное для тебя и Ники».
Зря жалеешь. То, что я провалялся пару дней в предынфарктном, — ерунда, не впервой, привык, последствий оно не имело. Ну да, разовый расход нервов был запредельным. Помнится, ты как раз нежелание просить меня о ерунде мотивировала нежеланием тратить наши с Никой нервы. Как видишь — результат был очевиден и предсказуем. Возможно, и ты теперь поймёшь. А с Никой как раз никаких проблем не возникло, скорее наоборот. И я вовсе не лукавлю, когда пишу, что теперь она тебе действительно друг.
«…но... вариант: Ленка, уйди от своего, спасёшь и себя, и нас, и хрен знает кого ещё — не канает».
Ты опять несколько не так всё понимаешь. Впрочем — опять же сейчас не время и не место. Для содержательного разговора берём тайм-аут до тех пор, пока опять лбом не упрёшься. Главное — когда упрёшься, то не бойся, не стесняйся и не стыдись позвонить и выйти на разговор. Кстати, он будет несколько иным, чем ты ожидаешь.
« Дальше, моя вина в этом всём БЫЛА, ЕСТЬ И БУДЕТ и ТОЛЬКО МОЯ! И не пытайся меня ОПЯТЬ оправдать, незачем, не в чем…»
А вот здесь — фигу. То, что причина преимущественно в тебе, и то, что вина в этом только твоя, — два совершенно не связанных между собой утверждения. Более того: одно из них верно, а другое нет.
Знаешь, в среду и во вторник — мы видели в твоей роли двух совершенно разных людей. Разные идеи, разные ценности, разные цели и устремления, разная логика, разная мимика, даже разная лексика. Один человек был довольно-таки цельным и настоящим, второй — изрядно искусственным и очень на зомби похожим. Но даже у этого второго человека... Я много раз перекручивал все сомнительные моменты разговора. Но так и не нашёл подтверждения тому, что в душе там есть хоть какая-то гниль. Дури много, блоков психологических много, всего много. Но если счистить шелуху, то все самые глубокие движущие силы таки ничего, кроме доброты, в себе не содержат. То, что из этого в итоге валится куча гадости и дерьма, — оно действительно мимо твоего желания, здесь ты права. Тобой просто пользуются. Это — проблема. Но не вина. Вот так.
Кстати. С чего бы вдруг этот второй человек использовал и лексику, и часть аргументов — в точности ту же, что и в январском телефонном разговоре, который некто советовал выбросить из рассмотрения как чистое вранье и отмазки?
Теперь о том, что я наговорил. За многое мне стыдно. Этого нельзя было говорить никогда и ни одной женщине. Просто пойми. Я это предвидел — и не смог предотвратить. Как показали события последнего года — жёсткость заставляла тебя думать. Пытался пробить. Думать ты отказывалась. Перешёл за грань жёсткости. На жестокость. Мимо. Дальше меня вообще понесло. Знаешь, жутковато оно: предсказать — и не только не суметь предотвратить, но видеть полное своё бессилие в том, чтобы хоть как-то достучаться до того человека, с которым говорил несколько предыдущих дней... Заблокировано намертво. Вот полное было впечатление, что единственное средство — укол аминазина, а на такие методы у меня полное неприятие... Ты обиделась и разозлилась, хоть до ненависти и не дошло? Я этого добивался. Было такое идиотское представление, что как крайнее средство оно сработает. Не сработало и не могло сработать. Совсем непробиваемые блоки.
Впрочем — ты, думаю, согласишься, что в отличие от тебя я на обоих твоих визитах был одним и тем же. В отличие от. И потому — сдерживаться было несколько выше сил человеческих.
«…что ж, оказывается, ты (как, впрочем, и я) не хочешь и не можешь поставить на этом крест... на мне крест…»
Вот-таки искал любого предлога, чтобы поставить. И таки не нашёл.
«…ненависть — очень нужное, как выясняется, качество, которое у меня, к сожалению, нафиг отсутствует. А заменено сам знаешь чем».
Таки не знаю. То есть — предполагаю, что ты имеешь в виду, но абсолютно не могу принять подобной интерпретации. Слишком противоречит моим закостенелым представлениям на эту тему.
«…к телефону подходить не буду…»
И не надо. Пока расклад опять не переменится.
«Удачи, Володя (и Ника тоже)…»
P.S. Если можно — Ника просит разъяснить, что ты имела в виду фразой «подумай наконец о себе и сыне...» Она не поняла, я тоже.
P.S.S. Если можно — не стирай это письмо. Загляни в него через месяц. Гарантирую — увидишь и поймёшь в нём больше, чем при прочтении сейчас.
* * * Подтверждение, что прочитала, — пришло. Без единого слова.
С матушкой — никак не выходит. Четыре разных человека ей звонили, четырьмя разными способами пробовали… Никого не помнит, никого не знает, с незнакомыми не разговаривает, швыряет трубку. Ну, как можно такой сволочью-то быть? Ничего, найдём другие пути, другие способы… Это — нужно сделать. Например — как только будет написана часть романа, содержащая эту историю, — пойти на почту, положить черновик в конверт… И — дать взятку, чтобы доставили на дом и немедленно. Пусть только попробует не прочитать! Пусть только попробует, прочитав, опять начать трубкой швыряться!
* * * Коротко. Смысла в объяснениях нет. Володя, просто очень сильно ПРОШУ не беспокоить мою маму. Знаю, звонишь не ты, но по твоей просьбе. Ника, тебя тоже прошу не звонить. Сейчас у нас
