выдерживая достаточный темп подачи лапши на уши, чтобы заблокировать все остальные информационные каналы. До самого выхода из пещеры. Легко сказать, однако, а что делать, если самому не по себе?
Как на выход скакали! Это же любо-дорого посмотреть! И правильный обход того сифона искать не пришлось, сам нашёлся, и все остальные нетривиальные места как будто вазелином намазали. Единственное — ни одной детали не помню. Необходимость храбриться и трепаться поглощала все ресурсы организма, так что шли на полном автопилоте.
Вот что не вполне понятно, так это почему именно в этот момент вдруг всех разом отпустило. По логике событий — должно было в момент выхода из-под свода. Ан нет. Отпустило после подъёма из колодца, когда до собственно выхода ещё метров тридцать оставалось. И отпустило — дружно. Вдруг стало можно обсуждать всё. И следы припомнить без раскачки страха, и побухтеть с юморком о том, у кого какого размера глаза были и на каком месте, и неторопливо переодеться, по возможности отжимая промокшую одежду. Лестницу аккуратно смотать. Даже чайку сварили. Газа, конечно, в примусе уже не было, зато было дерево, которое мы осенью туда приспособили. По осыпи с исчезнувшим ледником вполне можно было пройтись пешком до его макушки и наломать веток на маленький костерок. Кайф, однако. Хороший такой антракт получился.
Именно что антракт. Как только вышли, наконец, из пещеры – хохмочки пошли на следующую серию. Менее плотную, по сути менее страшную, но… Начиная с первого же взгляда на нашу лыжню. Помните собачьи следы рядом с «лыжнёй в никуда»? Фиг они собачьи. Одиночный крупный волк, между прочим. Теперь сюда пришёл и густо оплёл следами уже нашу лыжню, совершенно по-собачьи обнюхав каждый отпечаток каждой лыжи. В антураже из ночи, довольно сильного снегопада и штормового ветра. Впрочем, чорт его знает, может, и собака была, но по основным особенностям всё же волк: хвост метёт специфически, трассы ухода-прихода абсолютно прямые… Собака на ходу как минимум слегка виляет.
Как ни странно, народ опять задёргался, хотя, если подумать, восемь лыжных палок против одного волка — оборона более чем надёжная. Да и кого-кого, а меня волчьими следами запугать трудновато. На Памире, помнится, разок вечером у костра сидели, а на соседних холмиках штук пятьдесят волков расселись и наблюдали — тут глаза отблёскивают, там… Тут взвоет, там откликнется… В общем, послушав этот концерт, мы на ночь привязали своего осла поближе к палатке, чтобы успеть выскочить, если его кушать начнут. За что и поплатились — эта падла длинноухая сумела, никого не разбудив, залезть в палатку, сожрать половину всех припасов да и пристроиться между нами спать. А волки — только через три дня дали о себе знать. Ночью загрызли метрах в пятидесяти от палатки корову аборигенскую. Снабдив нас мясом, ибо сами съели мало, а пастух брать мясо не стал, не положено у мусульман кушать такое мясо. Так что волки мне скорее друзья как бы.
А единственный раз в жизни, когда звериный след на меня действительно провоздействовал, был организован поизощрённее. Мы тогда занимались геологической съёмкой, снова в Средней Азии, горы тяжёлые, дорог нет, приходилось кое в чём импровизировать. Например, двоих экипировать ослами и отправить трёхдневным маршрутом вдоль гребня хребта, а остальных двоих перебросить машиной на новую точку, дабы там работали сами, а первой двойке ещё и встречу организовали. В контрольный срок первая двойка на точку рандеву не вышла (да и не могла выйти – ишаки учинили забастовку и в итоге бедняги своим ходом спускались на равнину). Пришлось назавтра с утра пораньше планировать поиск, а так как площадь огромна и маршрут неоднозначен — поодиночке. И вот, просыпаемся утром, вокруг палатки свежий снег, а на нём — аккуратное такое колечко следов. Леопарда. Ох, как не по себе было в тот день одиночными маршрутами бегать! Но бегали. Так что — один волк на четверых совсем погоды не делает… Впрочем, а откуда здесь вообще волк? Медведей в заповеднике немало, а вот последнего волка в этих местах — ну очень много лет назад видели. Ушли они отсюда.
Так что, сложись что не так, — палками отобьёмся. Кстати о палках. А тот странный узел, в который оказались связаны за темляки мои палки? Правда, пока на пути туда мы с Лёшкой вешали лестницу, Максим, не прошедший по полке на лыжах, для вящего удобства лазания по скалам с мешками брал и мой комплект палок, но завязывание темляков в узел отрицает категорически. А узел оч-ч-чень интересный… Прямой «петля в петлю», для изображения которого следовало расстегнуть пряжки на темляках, да ещё и с какой-то косичкой, которая вообще непонятно как сделана. Минут пять, однако, развязывал.
Снег. Даже немного смешно, что следующий прикол нам выложила именно эта безобидная субстанция. Разумеется, на буранку выходили традиционно, по формуле «два плюс два», то есть двое идут, двое ползут… Ну никак ребята с креплениями не осваивались. Но какая это ерунда по сравнению с дальнейшим! А в дальнейшем — снег начал липнуть. Что само по себе неудивительно. Свежевыпавший снег имеет такую забавную особенность: пока он идёт, он хороший. Перестал идти, что и произошло в момент выхода на буранку, — на ближайшую пару часов начинает липнуть. Липнуть так, что каждая лыжа начинает весить по полпуда. Игнорируя любые попытки отстроиться от сего эффекта какими угодно мазями и парафинами. Роняешь в снег кусок парафина — поднимаешь налипшую на нём заготовку для снеговика.
А примерно за километр до базы снег начал вести себя как-то совсем уж непонятно. Я бы даже сказал — безобразно. Лыжа, поставленная на лыжню, приклеивалась к ней намертво. Как будто это не снег, а твёрдый пол, смазанный контактным клеем типа «Момент». То есть — не многопудовые комья, а просто лыжу нельзя отодрать. Разве что отбить молотком, но не отбивать же на каждом шаге! Ладно, оставлю некоторый простор воображению читателя на предмет, как мы одолели сей последний километр. Скажу только, что дошли, добрели, доползли, доплелись уже совершенно никакие. А чтобы быть до конца честным, признаюсь, что просто сам не очень помню. Ощущение великой гнуси происходящего до сих пор как живое, а вот насчёт применённого способа хождения – полная амнезия.
Неудивительно, что в том состоянии, в котором мы добрались до кордона, не хотелось уже вообще ничего: ни переодеваться в сухое, ни печку заводить. Сесть вот на крылечке (точнее, на чём попало вокруг того пятачка, который играет роль крылечка) — и десять минут отдохнуть, прийти слегка в себя, ощущения там всякие переварить… Перекурить в тишине. Разбазировать последнюю заначку на триста грамм рябиновки… Торжественно её скушать за здоровье оной особы, кем бы та ни случилась. А уж потом прокричать троекратное «ура», а то и что покрепче — и удалиться спать.
Это всё пока предположения, в том виде, как они виделись в момент подхода к избушке. Действительность, разумеется, свои коррективы внесла, и нехилые. За ту минуту, пока снимались лыжи и рюкзаки, с неба как будто тряпочкой стёрли все тучи и даже отдельные облака. Утихли последние намёки на ветер, вызвездило, как на югах… И вот когда на сцене появилась та самая последняя бутылочка и рябиновка забулькала в кружки — был выполнен и особо нахальный утрешний Машин заказ: на небе зажгли очередное сияние. Цветное! На всё небо! Яркости, цветности и красоты – неописуемой!
Впрочем, последнее-то как раз и не очень удивительно: насколько я понимаю, данное сияние было чуть ли не самым масштабным и ярким в столетии, и когда мы вернулись в Москву — о нём гремели на всех астрономических сайтах. Ещё бы! Когда сияние видно на засвеченном небе городов, в том числе таких южных, как Берлин, Лондон и даже Вена, — это нечто. Собственно, помянутый парад планет, по-видимому, здесь тоже оказался не так уж ни при чём: в том, что из Солнца выдрался здоровый кусок короны, парад планет вполне может быть и повинен, а в том, что этот кусок прямой наводкой шарахнул по Земле, — вполне может быть и вина «присоединившейся» к параду Луны.
Это я вот к чему: само сияние, необычайная там яркость, поразительная цветность, так или иначе объяснимы, а вот несколько менее очевидных фенечек — чорта с два. Я немножко понимаю физику всей этой иллюминации. Так что попробую изложить своё видение расклада. Два главных класса элементов сияний таковы: молочно-белые дуги, протянутые вдоль силовых линий магнитного поля Земли, в которых светится водород, активируемый протонами, а также ленты со столбами, идущие вкрест силовых линий поля и видимые всегда более или менее на Севере, в которых электронами активируются атомарный кислород (серо-зелёный цвет), молекулярный кислород (сине-зелёный цвет) или молекулярный азот (малиново-красный цвет). Остальные элементы могут быть различны по форме и по структуре, но цвета те же, что для лент. Теперь о том, что было нарисовано на небе. Точнее — о том, что видели наши глаза. Речь
