Румынская армия принесла Советскому Союзу неисчислимый вред и Россия готова была показать свое благородство: она просила не более одной пятой причиненного ущерба. Черчилль считал эти условия мягкими, но посол США в СССР Аверелл Гарриман думал иначе. С его точки зрения, запрашивая такую сумму, Россия брала в свои руки контроль над румынской экономикой. Госсекретарь Гарриман дуиал больше не о малозначительной экономически Румынии, а о колоссе Германии. Сколько русские запросят там? Он потребовал от посла Гарримана: «Объясните им ясно, что американское правительство не считает русские действия в Румынии прецедентом для дальнейших действий в схожей области». Хэлл думал о Болгарии и Венгрии, но более всего — о Германии.
Читатель, посмотри, как зарождается «холодная война». Обрати внимание на настойчивость западных держав, которой они не позволяли в течение года в Италии. 6 сентября 1944 г. послы США и Британии — Гарриман и Кларк Керк решили прояснить ситуацию с наркомом иностранных дел В.М. Молотовым. Гарриман заявил, что Соединенные Штаты хотели бы иметь своего политического представителя в Румынии. Молотов ответил, что для этого будет создана Контрольная Комиссия по Румынии. Но, добавил Молотов, «он хотел бы избежать недоразумений: Контрольная Комиссия по Румынии будет действовать тем же образом, что и Контрольная Комиссия по Италии». Исходя из этого, Гарриман докладывает, что «кажется ясным — Советское правительство во время ведения военных операций намеревается придерживаться жесткой линии в румынских делах». Хэлл надеялся, что в Румынии русские будут вести себя щедрее, чем западные союзники в Италии. Англичане были менее мирно настроены; они отказались подписать перемирие, пока не оговорят точные функции контрольной комиссии. Какая строгость. В Италии англичане не ощущали необходимости поддержать статус своего восточного союзника. Охлаждая пыл англичан, Молотов сказал, что исполнительные функции будут принадлежать русским — равно как они принадлежали англичанам и американцам в Италии. Гарриман: «Он сказал, что задача других представителей будет аналогичной позиции советского представителя в Союзной Контрольной Комиссии по Италии».Русская сторона начала оформление именно такого же числа представителей во всех подкомиссиях, которые она имела в Италии. И, как и в Италии, только один представитель имел право обращаться непосредственно к румынам. Американцы, пока молча, выражая свое недовольство, пошли на создание структур, родоначальниками которых они были сами в Италии. Но появившееся у них раздражение обильно окрасило их оценки происходящего в Румынии, оценки поведения советских представителей в первой управляемой ими стране. Непонимание в Румынии в отдельных вопросах родилось из полностью противоположного опыта и взаимонепонимния.
Для советского офицера представить себе, что румынские нефтяные месторождения, снабжавшие всю немецкую армию, на самом деле принадлежат американским и английским владельцам, было просто немыслимо. Если эти владельцы позволили колоссальной военной машине Германии воевать используя свою нефть — то уже за одно это они должны быть наказаны. Такова была логика любого советского офицера, воспитанного вовсе не на принципах святости частной собственности. Когда американские и британские бомбардировщики бомбили нефтяные месторождения в Плоешти, они никак не разбирали, чью собственность они уничтожают. Пришедшие русские войска тоже нуждались в бензине, а уничтоженная гитлеровцами нефтяная промышленность СССР нуждалась в нефтяном оборудовании — часть которого советские части изъяли как репарации у румын. Тем с большим изумлением слушал Вышинский американского поверенного в делах Джорджа Кеннана: «Я сказал, что ожидал возвращения этой собственности в прежнем состоянии и немедленно, как только советские военные власти в Румынии будут проинструктированы относительно частной собственности американских граждан и американских компаний. В заключение я сказал ему, что это дело имеет самое важное значение…. Я выразил искреннюю личную надежду на сохранение не только частной собственности американцев, но и в целом относительно американо-российского сотрудничества в бывших странах сателлитах».Советское руководство — на высоком и на низком уровне — было в своего рода шоке. Еще дымились крематории концлагерей, тысячами солдат наполнялись братские могилы, а американские дипломаты стали играть в невиданную стерильность. В священность той собственности, которая только что помогала убивать и русских и их союзников. Заметим: полное слияние национальных интересов и частных интересов отдельных владельцев — стало законом и правилом для политики США в Восточной Европе, и это было неожиданно для Москвы. Советские власти заявили, что «права американцев и англичан ненарушимы», но этим властям было нелегко представить себе, что последует за этим заявлением. Для американского руководства не менее интересной, чем судьба американской частной собственности в Румынии были выводы из текущего анализа поведения советских властей. Русские больше заинтересованы в ведении военных действий, чем в «социализации» Румынии. Москва не склонна передавать власть местной коммунистической партии и вполне удовлетворена рабочими отношениями с Крестьянской и Либеральной партиями. Американская разведка (ОСС) сделала вывод, что «местным коммунистам не дано благословение Советского Союза. На данном этапе это успокаивало Ващингтон. 4 ноября 1944 г. произошла реорганизация румынского кабинета министров; поименованные две партии получили десять министерских постов из семнадцати. Известный антикоммунист возглавил критически важное министерство внутренних дел. Американская разведка докладывала, что возглавлявший советскую администрацию Вышинский обещал королю Михаю всяческую поддержку, делал ставку на националиста-генерала Радеску. К удовлетворению короля он обещал „не делать Румынию коммунистическим государством“; жаждал от Румынии „поведения дружественного соседа“, чем вдохновил короля.Но в Контрольной комиссии американцы и англичане продолжали пребывать в состоянии изоляции — ровно так, как советские представители чувствовали себя в Италии. Опальные политики жаловались союзным представителям на политическое влияние Советов (особенно лидер предвоенной Крестьянской партии Юлиу Маню) и старались противопоставить западных союзников России. Их красочные антироссийские доклады в изобилии пребывали в госдепартамент. Но разведка и дипломаты пока не видели оснований для жесткого выяснения отношений с Москвой. Ситуация в Болгарии в значительной мере напоминала румынскую.
5 сентября СССР объявил войну Болгарии, и через четыре дня София затребовала перемирия с Россией (очень популярной в народе) и объявила войну Германии. Болгары стремились наладить двусторонние отношения с Москвой наилучшим образом — советские войска уже входили в страну. В организованном 10 сентября правительстве треть мест занимали коммунисты, но две трети были настроены, найти приемлемый модус вивенди на прежней социальной основе. Как и можно было предположить, Контрольная комиссия работала по «итальянскому» ранжиру, повторяя опыт Румынии. Советские войска вошли в Софию в конце сентября, объявив себя не победителями, а спасителями. Англичане практически открыто признавали главенство советских генералов Контрольной комиссии. Возможно, ошибкой англичан было требовать репарации в пользу Греции — это еще более оттолкнуло болгар в русскую сторону. В отличие от Румынии, Коммунистическая партия Болгарии была мощной силой, особенно в македонской части Болгарии. Американский представитель Мейнард Барнс вначале панически сообщал о всевластии русских в «Отечественном фронте», но затем несколько успокоился и теперь уже убеждал Вашингтон, что «кажется, что русские оказывают сдерживающее влияние на болгарских коммунистов, во многом потому, что болгарские коммунисты мало напоминают коммунистов 1917 года». Барнс, как и многие союзные дипломаты в балканских странах, чувствовал себя изолированным и видел свою задачу в сдерживании коммунистов. Изоляция делала его чрезвычайно восприимчивым к слухам, переполнявшим Софию. Его донесения обосновывают главную идею: коммунистическая Болгария практически неизбежна, хотя доказательства пока были сугубо теоретическими. Нетрудно также сделать вывод, что в 1944 г. американцы не проявляли особого интереса к Болгарии.
В Венгрию, последнюю союзницу Германии, советские войска вошли в конце октября 1944 г. О венгерском руководстве никто на Западе не мог сказать ничего хорошего — верное немцам, яростно антисемитское, жестко антикоммунистическое, реакционнное по своей внутренней политике, полуфеодальное по земельной собственности, самое близкое к нацистам среди всех немецких союзников. Уже в сентябре 1944 г. Будапешт отчаянно пытался сдаться англо-американцам и, лишь потерпев поражение на этом дипломатическом направлении, обратился к наступающей Советской армии. Американцы испытывали к Венгрии интерес больший, чем к Румынии и Болгарии — во многом в свете значительной собственности здесь компании «Стандарт ойл оф Нью-Джерси». Это во-первых. А во-вторых, американская дипломатия хотела именно в Будапеште сломать «итальянский стереотип» в Восточной Европе, когда США выступали вторичной силой — за спиной СССР в Контрольной комиссии. Государственный секреталь К. Хэлл поручил послу в Москве Гарриману уведомить русских о значительных экономических интересах американцев
