голове. — За что же я на смерть-то себя обрекаю? Ведь я не виноват! Не виноват!!!»
— Морок прошел. Федька вновь сделался прежним Федькой. Быстро шагнул он вперед, протянув свою страшную лапу к орудию, которое всего минуту назад самолично отдавал в руки противника.
Но Еремеич его опередил. За секунду до этого уловил он звериным своим чутьем перемену в настроении Осьмухина и, отбросив в сторону ненужное теперь ружье, вдруг изогнулся в стремительном прыжке, грудью накрыв лежащий перед ним кол. В тот же миг почувствовал лесник, как сильное, упругое тело навалилось на него сверху, изо всех сил вдавливая в землю. Это Федька, прыгнув Еремеичу на спину, пытался помешать ему в его попытке завладеть орудием. Старик захрипел, заворочался отчаянно, тужась сбросить с себя тяжелую ношу. Наконец не без труда ему удалось высвободить правую руку. Слегка приподнявшись на локте, Еремеич ударил несколько раз наугад, с удовлетворением ощущая, как глубоко входит кулак в чужое, становящееся все более податливым тело. Этот неожиданный натиск застал Федьку врасплох. Он невольно ослабил хватку, и лесник тут же воспользовался этим, чтобы окончательно завладеть колом.
Осьмухин не успел еще прийти в себя, как новый мощный толчок в грудь отбросил его назад. Он упал навзничь, жадно хватая ртом воздух, попытался подняться, но Еремеич уже стоял над ним, заведя далеко за спину руку с колом, чтобы нанести последний решительный удар…
В следующую секунду Федору показалось, что череп у него раскололся надвое, в глазах заплясали красные и зеленые круги. Тогда-то — словно и впрямь что-то прояснилось в голове от удара — со всей отчетливостью понял Осьмухин, что, как бы ни старался, не одолеть ему на этот раз своего противника, ни за что не одолеть. И не потому вовсе, что лесник сильней его оказался, не потому, что осиновый кол у него в руках, а потому, что сегодня ночью Федька, сам, может быть, того не сознавая, переступил через какой-то страшный, никому не ведомый запрет, и теперь, в отместку за его ослушание, то непонятное, темное, что до настоящего момента управляло всеми его поступками и одновременно хранило от бед, отступилось от Осьмухина, утратило над ним свою власть, передав его — прежнего, беззащитного — в руки его собственной судьбы, которая в лице Еремеича вот сейчас, сию минуту, свершит над ним свой жестокий, но справедливый суд. И когда Федор понял это, прежнее спокойное умиротворение вдруг снова ненадолго вернулось к нему, чтобы помочь встретить то роковое, неизбежное, что уже маячило перед ним жутью близкого избавления и что называлось одним коротким словом — смерть.
Людмила Коротич
ЖИЗНЬ НА ВКУС
Пролог. Счет 0:0
Нас было трое за столиком: я, мой большой во всех отношениях друг, с которым у нас никогда не было того, в чем нас обычно все подозревают, и милый мальчик — лет двадцати на вид. Он тщательно скрывал свой возраст и при знакомстве сказал, что ему двадцать три и что он профессионально занимается фитнесом. На среднем пальце левой руки у него серебрилось кольцо с гравировкой в виде конопляных листьев.
Он перехватил мой взгляд и смутился, но, чтоб не показать виду, тут же спикировал:
— Аты что делаешь по жизни? — Он был очарователен.
Ответил мой друг:
— Она сочиняет истории, а я их воплощаю. В перфомансах, например. Или в красках. Иногда в Интернете. Но бывает, что мы делаем все наоборот. Это интересно.
— Она рисует, а ты сочиняешь? Так вы вместе? — Мальчик то ли разочаровался, то ли насторожился. Но он точно был удивлен, а может быть, и заинтересован. Уже попался?
Я одновременно почувствовала толчок ногой под столиком и прикосновение к своей коленке. Мой друг напоминал, что юноша должен сам выбрать. Читай: «У тебя слишком низкое декольте, когда ты так сидишь». Если сегодня снова у нас ничего не получится, друг будет распекать меня за выбор платья. Мальчик давал понять, что он интересуется мной. Видимо, и правда вырез соблазнительный. Кстати, не факт, что мальчишка не трогал сейчас также и колено друга: этот ночной клуб располагал к подобным приключениям: «Девочки-мальчики, танцуем!»
Таких заведений достаточно в каждом городе, а в столицах-то и просто полно. Темно, накурено, шумно так, что музыку не слышишь, а ощущаешь позвоночником. Ритм — во всем: в звуке, в свете, в движениях, в словах. Не говорить — кричать можно только короткими фразами. Наклоняешься к собеседнику. Чувствуешь слова и запах кожей. Теплое дыхание в ухо. Волоски на коже встают дыбом. Вскружить голову, наделать глупостей, разогреть кровь — легко! На раз-два-три! Ловушка. И все можно…
За этим сюда и приходят. Владельцы подобных клубов делают большие деньги на желаниях клиентов попробовать иной вкус жизни. Добавить перца. Выпустить пар. Погонять мурашки. Побаловать свою обезьяну.
Свет, звук, запах, дым, ритм, драйв, вкус «текилы с бедра» от красивой рыжей девушки в одних джинсах. Да, конечно, на ней еще был лифчик, но груди в нем было больше, чем ткани. Это работает. Это всегда работало. Рыжая профессионально приветливо улыбается, словно давно нас ждала и рада видеть. Наливает нам мексиканской водки в маленькие стопки. Мы легко ей верим и берем еще по одной. Лимоны и соль за счет заведения. Еще совсем рано, где-то около одиннадцати — вся ночь впереди. Но не у нас, нам до полуночи надо решить все вопросы. Милый мальчик, ты готов к сильному эффекту?
— Мы вдвоем. Но не вместе. В этом месте каждый сам по себе, — кричит мой друг и уходит на танцпол. Там гремит его любимый drop-and-dance. Всего две текилы, а его уже чуть пошатывает. Мальчик заинтригован. Я отвожу свою коленку в сторону.
— Он — дизайнер, а я журналист, — говорю-кричу я. У меня хорошие духи, я это знаю. Он тоже теперь это знает. — Может быть, стану писателем.
Знакомые слова, а может, кактусовая водка его успокоили. На коже выступил легкий румянец. Но он еще не выбрал, с кем из нас останется. Я рассматриваю его в упор из-под прямой черной челки. Не всем нравится такой взгляд, но запоминают его обычно все.
— О чем ты пишешь? — спрашивает он. Наивный в свои «двадцать три». Разве можно не банально ответить на такой вопрос.
— Сейчас — о снеге.
— А что можно написать о снеге?
— Это смотря что в нем видеть. Можно представить его как химическое соединение, а можно как перья робких ангелов. Тебе что интересней?
Он отодвинулся от меня и только через секунду позвал официантку. К бретельке фирменного лифчика у нее была приколота бирка «Лена». Я отрицательно качнула головой. Мальчик выпил один. Посмотрел на меня серьезно, мужским взглядом. Решил для себя, что я жду ответа. И правда жду.
— Рок-н-ролл, — ответил он. — Рок-н-ролл и Тарантино. Вот что для меня интересней. Меня зовут… Саша.
Один-ноль. Есть контакт. Видимо, я тоже должна представиться. Может быть, но позже.
— Я буду звать тебя Sash, — сказала я, — как твою рубашку. — Поднялась и пошла танцевать. Обернулась у лестницы. Мальчик смотрел мне вслед. Снизу вверх. Значит, я не слишком его загрузила. Я придумала, как начну свою игру. «Тебе нравятся рыжие девушки? Например, такие как Лена? Официантка, что подала нам текилу. У нее завтра будет важный день…» Примерно так. Но пока я должна прервать дозволенные мне речи.
