частей дивизионного, корпусного и армейского подчинения (тут и 212-й гаубичный артиллерийский полк, и 197-й легкий артполк, и 85-й отдельный противотанковый дивизион, в составе которых сотни орудий и минометов разных калибров). «Задача – изучение местности и уточнение вопросов взаимодействия артиллерии с пехотой и уровскими частями» (частями Владимир-Волынского укрепрайона. – Прим. Авт.). В ходе совещания выяснилось, что для каждой батареи расписаны районы сосредоточения, огневые рубежи вблизи границы и вероятные цели – в том числе и цели «непосредственно перед укреплениями» и «в глубине порядков противника» (там же, с. 54). Артиллеристы добросовестно, пользуясь специальными таблицами, высчитывали, сколько снарядов понадобится «для разрушения дотов» – понятно, что немецких, а не своих. Причем делать это, судя по всему, они собирались не только с закрытых позиций, но и «прямым выстрелом» – так, мол, потребовалось бы не несколько часов, а «10—15 минут» и «в двадцать раз меньше снарядов». Такая вот интересная подготовка к «обороне»! Отметим: речь шла уже не о «вероятном противнике». Артиллеристам ставили конкретные задачи на поражение целей, находящихся на немецкой территории. Уверен: фактически в ходе рекогносцировки 19 июня обсуждались детали артподготовки и артсопровождения наступления 87-й стрелковой дивизии. Предлагаю запомнить это на будущее – когда мы будем вести разговор о планах командования Красной Армии. Сам же автор признается: «Теперь, после войны, вызывают много толков вопросы, связанные с силами наших войск, дислоцировавшихся в пограничной полосе. Но тогда все, кто присутствовал на совещании у дота, верили в то, что наши части не только в состоянии отразить нападение противника, но и перенести боевые действия на его территорию». В общем, то, что осмотренный ими во время совещания прекрасный бетонный ДОТ еще не был достроен и оснащен оружием, молодых офицеров нисколько не смущало: они не думали, что он понадобится… Историки часто недоумевают: почему СССР строил новые укрепрайоны «линии Молотова» прямо на новой границе? Напрашивается следующий ответ: лежавшая за пограничными реками земля уже тогда рассматривалась советскими генералами в качестве будущего предполья перед далеко не последней линией новых укрепрайонов – следующую, вполне возможно, строили бы уже на территории «освобожденного» Рейха…
Далее рекогносцировка принимает несколько неожиданный оборот: офицеры дивизиона спешились и ползком (!) отправились на саму границу (там же, с. 63). На той стороне Буга они увидели столь же напряженно тренировавшихся германских артиллеристов и пехотинцев. Во время тренировок по целеуказанию (вновь отметим: условные цели – на немецкой территории) у воды появилась конная группа немецких офицеров, рассматривавших в бинокли советский берег: они, очевидно, занимались тем же самым – осуществляли рекогносцировку. Правда, в отличие от советских артиллеристов, немцы уже не прятались. Старший из них, дав шпоры, загнал коня в воду. «Их вызывающее поведение, – пишет автор, – испортило настроение. Было неприятно и досадно, стесняла маскировка… Это же унизительно! И вдруг, повинуясь общему порыву, все поднялись. Наше внезапное появление вызвало среди немцев замешательство. Оставив бинокли, они смотрели на поле, где за минуту до этого не было никаких признаков жизни – и вот, как из-под земли, столько людей! Из укрытия слышался голос пограничника, призывавшего к соблюдению режима (режима секретности. – Прим. авт.). Никто на него не обращал внимания… Коней! – крикнул капитан Корзинин. Коноводы выскочили на гребень. Пограничник ахнул и умолк. Такого он еще не видел!.. (еще бы! – Прим. авт.) Долго ехали молча. Было неприятно… Перед сумерками мы вернулись в монастырь. Дежурный по дивизиону, отдавая рапорт капитану Корзинину, доложил о том, что звонил оперативный дежурный штаба 5-й армии (!) и спрашивал об инциденте на границе. В Луцке о нем стало известно через час!» (там же).
Я специально описал этот случай, чтобы проиллюстрировать психологическое состояние военных, находившихся на советско-германской границе в жарком июне 1941 года. Любопытно, что то же самое происходило и у немцев. Р. Иринархов в своей книге «Красная Армия в 1941 году» приводит донесение советских пограничников о том, как немецкие солдаты начертили на прибрежном песке слово «СССР» и перечеркнули его. Так проявлялось напряжение готовых к бою молодых людей – воспитанников гитлер- югенда и комсомола, которых уже с трудом сдерживали требования режима секретности. Кстати, о звонке дежурного из штаба армии: если бы не начавшаяся через двое суток война, этому делу был бы обязательно «дан ход», и виновных в нарушении наказали бы примерно и непременно. Поэтому и «было неприятно» Петрову и его переживавшим собственную юношескую несдержанность сослуживцам. В тогдашнем Советском Союзе сажали детей (вместе с родителями), фигурно написавших в снегу слово «Сталин», подростков, не уследивших за колхозной лошадью (так, например, посадили на два года моего шестнадцатилетнего деда Петра), рабочих, уронивших по пьяному делу на демонстрации портрет вождя. В лагеря отправляли даже тех, кто позволял себе ругать Гитлера: один подобный приговор советскому дипломату был утвержден уже в сентябре 1941 года! Думаете, у доблестных особистов дрогнула бы рука отправить на лесоповал десяток-другой молодых лейтенантов за такое? Вспомним на секунду другого неосторожного лейтенанта-артиллериста – Солженицына…
Но продолжим: «Проценко и Дорошенко (сослуживцы Петрова по дивизиону. – Прим. авт.) обычно упоминали о настроениях людей, связанных с разговорами о войне. Слухи об этом ползли отовсюду. Они распространялись солдатами, принимающими участие в работе рекогносцировочных групп, местным населением, рабочими строительных батальонов. Наконец, мероприятия, проводимые в подразделениях, тоже наводили на размышления… В атмосфере нашего дивизиона чувствовались тревога, напряжение, неопределенность. Это была особая предвоенная фаза войны, ибо в приграничной зоне мирное время истекло еще задолго до первого выстрела...» Лучше не опишешь!
А теперь о последнем мирном дне – 21 июня. После обычных физзарядки, утреннего осмотра и завтрака, решив в ходе общения с другими офицерами, что «разговоры о войне перевалили за грань» и что «от них не отмахнуться», Петров направился за разъяснениями к непосредственному начальству – командиру батареи и политруку. Лейтенант Величко сказал ему буквально следующее: «В соответствии с указаниями, полученными вчера (20 июня. – Прим. авт.), запрещается разглашать и комментировать какие бы то ни было сведения о немецких войсках и все, что мы видим на рекогносцировках. Это служебные секреты. В ответах личному составу вы должны ссылаться только на официальные сообщения. Слухи есть слухи… Наши непосредственные задачи объявляются в приказах, а не в газетах. В настоящий момент дивизион находится в подчинении начальника артиллерии 15-го стрелкового корпуса. В соответствии с этим мы и действуем. Если поступит приказ открыть огонь, мы выполним его, что бы в газетах ни писали…» (там же, с. 71). Видимо, Величко имел в виду знаменитое Сообщение (Заявление) ТАСС: его оно, как и танкиста Лелюшенко, с толку ничуть не сбило. Ему вторит и замполит Шапира: «Указания, которыми мы руководствуемся, категорически запрещают всякие высказывания против немцев, тем более со стороны командиров и политработников. Наша задача – разъяснять это положение и предупреждать людей о недопустимости применения оружия без приказа свыше…» (там же). То есть, с одной стороны, политруки вещают о скорой войне с Германией, а с другой – когда их шуганули за излишнее старание из Москвы – пытаются удерживать подопечных от случайных выстрелов. Тут в расположении батареи появился посыльный с приказом «свыше». Величко объявляет его: «Завтра (22 июня. – Прим. авт.) выходной день. Разрешается поездка к семьям. 25 июня дивизион выходит в лагерь…» Неожиданно отменено бывшее в силе с апреля состояние боеготовности дивизиона. Командиры собирают людей, чтобы развеять слухи о войне: «Может, из-за жары или усталости, но люди слушали меня без интереса…» (там же). Еще бы! Сколько можно голову морочить: «Юпитер – так Юпитер…» Об этом внезапном и загадочном снижении степени боевой готовности в некоторых приграничных частях (описанный эпизод – далеко не единичный) и о его возможной связи с таинственным диалогом на страницах газет нейтральных стран (который, как я думаю, был продолжен «очным порядком» в ходе секретных переговоров на территории все тех же нейтралов), происходившим накануне войны, более подробно говорится в другой моей книге – «Козырная карта Вождя». Пока же предлагаю запомнить этот странный случай…
Вечером тем артиллеристам, кто холост и не ехал к семьям в Луцк, предстояла пьянка с местными девушками-польками. Но до ужина еще далеко, и Петров делится следующими интересными наблюдениями: «Немцы, безусловно, располагали сведениями о дислокации и вооружении наших дивизионов, о командном
