22 июня: Никакой «внезапности» не было! Как Сталин пропустил удар

и начальствующем составе, о складах боеприпасов, ресурсах и многом другом. Корректировщик (немецкий самолет-корректировщик. – Прим. авт.) ежедневно доставлял документальное подтверждение агентурных данных. Каких-либо мероприятий по дезинформации у нас не проводилось. Скрыть же орудия, машины и личный состав, образно говоря, спрятать артиллерийский дивизион в сейф практически невозможно. Наши специальные учреждения, вероятно, располагали данными о немецких войсках (разумеется, иначе не было бы и тренировок по целеуказанию на немецкой территории. – Прим. авт.), которые добывались вышеупомянутым путем (с помощью агентов, маскирующихся под гражданских жителей. – Прим. авт.)…» (там же). Скоро появился вновь назначенный командир дивизиона майор Фарафонов (надо понимать, его предшественника забрали на повышение – командовать очередным вновь созданным артполком или артиллерией еще одного стрелкового или механизированного корпуса), который объявил, что «дивизион должен быть готовым к выполнению любого приказа командования…» и что 25 июня предстоит погрузка в эшелоны и передислокация для стрельб на Повурском полигоне (в районе соседнего Ковеля. – Прим. авт.). После чего майор откланялся и направился в городской ресторан. Последний мирный вечер, у монастыря играет военный оркестр. И вдруг «…по дороге со стороны Хотячева появилась колонна. Запыленные пехотинцы шагали бодро… Пехотинцы дорожили своим именем, об этом можно было судить по их выправке. Мы смотрели на мерно покачивающиеся шеренги…» (там же). Можно смело делать вывод: вплотную к государственной границе – на исходные рубежи для «обороны» – подошла еще одна кадровая пехотная часть… Но вот настало время ужина, и появляются очаровательные девушки-польки. Одна из них объявляет: «Завтра начнется война… Езус Мария!» (там же).

Я специально посвятил столь много места описанию Петровым последних мирных дней, а потом и часов на советско-германской границе. По моему мнению, оно напоминает романы Кафки: все знают, что вот-вот начнется война, что неожиданно объявленный выходной, похоже, будет последним, и… спокойно ложатся спать… Но мы еще вернемся к Петрову, когда речь зайдет о первых часах начавшегося вторжения.

Слово однополчанам

Теперь приведем свидетельство еще одного артиллериста – капитана Николая Осокина. Вот что поведал человек, бывший перед войной командиром базировавшегося в Литве 4 -го дивизиона 270-го корпусного артполка 16-го стрелкового корпуса 11-й армии Прибалтийского Особого военного округа: «Приближалась война. Это чувствовали многие из нас. И нам казалось, что это хорошо понимали и наши начальники. Немало тому было подтверждений. Прежде всего много говорилось и делалось по вопросам боевой готовности. Помню такое большое мероприятие, как выезд на рекогносцировку боевых порядков в непосредственной близости от границы (дивизион Осокина в это время находился в летнем лагере Казла-Руда (Козлово Руда. – Прим. авт.) в 40 километрах от Каунаса). Это было в конце мая 1941 года. Мы провели ее серьезно, ответственно. Руководили рекогносцировкой командир полка и штаб полка. Все командиры дивизионов и батарей были вывезены из лагеря в Казла-Руда к границе, ознакомлены с расположением огневых позиций своих подразделений, командиры батарей даже забили колышки, указывавшие место для установки 1-го орудия каждой батареи. Оставалось провести топопривязку и инженерное оборудование боевых позиций. На мой взгляд, именно тогда полку следовало занять огневые позиции (ОП) и наблюдательные пункты (НП) возле границы. Вот тогда бы мы крепче встретили фашистских агрессоров 22 июня! Но этому помешала установка не давать немцам повода обвинить нас в невыполнении условий пакта о ненападении» (А. Драбкин, сборник «Огневой вал», с. 36).

Отметим, что за каких-то полтора предвоенных года не принимавший участия в Зимней войне Осокин был дважды повышен в должности – сначала до заместителя командира артдивизиона, затем – до командира дивизиона. Готовилось и очередное повышение – на заместителя командира полка. И происходило это не из-за того, что его начальников пересажали. Пик репрессий давно прошел: обвиненных в связях со всевозможными разведками командиров (включая и упоминавшихся выше Горбатова с Рокоссовским) освобождали и, наскоро подлечив, подкормив и вернув прежние звания, отправляли обратно в армию. Их – этих «вдруг» выпущенных кадровых офицеров – обычно можно узнать по старым званиям – «комбриг», «комдив» и т. д. Дело заключалось в том, что в 1940—1941 годах в Красной Армии были сформированы десятки новых артполков и сотни артдивизионов. Так, по словам российского историка А.Б. Широкограда, «к началу войны план мобилизационного развертывания корпусной артиллерии был в основном реализован, т. е. число корпусных артиллерийских полков было доведено до 94» («Гений советской артиллерии», с. 176). Если учесть, что еще в 1940 году их число составляло «всего лишь» 72, то это значит, что в первой половине 1941 года были созданы 22 новых корпусных артполка – или 66 дивизионов. А ведь к июню 1941 года по второму артполку добавилось и в большинстве стрелковых дивизий – а их в Красной Армии на эту дату насчитывалось аж 198. По максимуму – это 594 новых артдивизионов. Плюс артполки вновь формируемых мехкорпусов… Не забудем и 19 новых полков АРГК (тяжелые и сверхтяжелые пушки и гаубицы): их число в начале 1941 года выросло с 55 до 74… В общем, начальники Осокина и Петрова не сгинули на Колыме, а пошли на повышение – командовать новыми полками и артиллерией вновь созданных стрелковых и механизированных корпусов. Скажем, командир 270 -го артполка майор Плеганский, прощаясь в конце мая с подчиненными, объявил личному составу, что его назначили в штаб недавно сформированного литовского стрелкового корпуса (надо понимать, 22-го или 24 -го: они входили в состав тоже только что созданной в обстановке полной секретности 27-й армии Берзарина).

Прошу также обратить внимание на то, сколь похожи действия советских артиллеристов, находившихся в разных приграничных округах. И в Прибалтике, и на Западной Украине они занимались одним и тем же: «серьезно», «ответственно» и очень скрытно рассматривали германские боевые порядки по ту сторону границы, готовились к скорой переброске своих частей практически к пограничным столбам и боялись «вспугнуть» немцев слишком уж вызывающими действиями. Говоря о последнем, нельзя забывать, что тяжелый артполк – грозная сила, дальнобойные орудия которого предназначены для «работы» по целям в глубине боевых порядков противника. Из 122-мм пушек обычно не стреляют прямой наводкой: их цели находятся в 10—15 километрах за передовой. Артиллерия корпусного подчинения действует не абы где, а там, где корпус – будь он стрелковый или механизированный – собирается выполнять главную боевую задачу (или где создается критическая ситуация). Несколько таких полков, собранных вместе – сила огромная. Из рассказа Осокина понятно: вот-вот придет час, когда десятки тяжелых орудий в сжатые сроки окажутся на сравнительно небольшой площадке в непосредственной близости от границы (вновь подчеркнем – чтобы стрелять по целям в глубине германской территории). Тут-то и пригодились бы заранее забитые колышки, заботливо показывающие, куда сравнительно быстро – пока не взошло солнце и немцы не забили тревогу – ставить каждую из многочисленных корпусных батарей. Попутно постараемся не забыть и еще один важный штрих: «около ста тяжелых орудий и больше сотни тракторов и прицепов (боевая техника двух артполков) было вытянуто в ровные линии на огромной площадке парка матчасти» (там же). Иными словами, как и в случае дивизиона лейтенанта Петрова на Западной Украине, перед нами две полностью укомплектованных артиллерийских части – боеготовых, оснащенных орудиями и транспортными средствами.

«18 июня, – продолжает Осокин, – поступил приказ: «Убрать в леса (вновь тот же приказ – «из леса в лес» – отданный в одно и то же время во всех округах! – Прим. авт.) и тщательно замаскировать всю матчасть артиллерии и средства тяги. Мы с радостью (!) выполнили этот приказ. В ночь с 18 на 19 июня орудия были сцеплены с тракторами, колонна полка отъехала на полкилометра в лес от прежнего места стоянки, там остались лишь один прицеп и одна неисправная машина ГАЗ-ФФ (в первые же часы войны они были разбомблены). За неделю до войны выдали нам боевые секретные противогазы, медальоны (черные пластмассовые свинчивающиеся трубочки), в которые следовало вложить бумажку со своим званием, фамилией, именем и отчеством. Были ограничены отпуска офицеров, увольнения личного состава» (там же, с. 35). В этот день похожий приказ получили и в других корпусных артиллерийских частях Прибалтийского Особого военного округа. Р. Иринархов в своей книге «Красная Армия в 1941 году», ссылаясь на журнал «Военно- исторический архив» (2003, №1, с. 145), приводит свидетельство М.И. Новочихина, бывшего в 1941 году