отдохнувшим. Кроме того, доктор Петра Немкова в ближайшую субботу согласилась с ним поужинать.
Провожая мать в аэропорту, он поцеловал ее и попросил:
– Мам! Ты там узнай, какие документы надо для развода. Чтоб я прилетел на пару дней и все сразу оформить.
– Слава тебе господи! – Мать троекратно перекрестилась. – Конечно, сынок, я все узнаю и подготовлю. А ты жабе уже говорил?
– Нет пока. Мне почему-то кажется, что решить с Лизой этот вопрос мирно мне не удастся. Так что ты все разузнай, какие там варианты есть. Я тебе через пару дней позвоню и буду действовать, уже имея какую-то информацию.
– А ты не передумаешь? Она кинется тебе в ноги, сопли-вопли, ты и растаешь.
– Мам! Ты же меня знаешь – если я что-то решил, то я своего добьюсь.
Мать обняла его и крепко поцеловала.
– Я всегда верила в тебя, сынок, гордилась тобой. Одна у меня была беда – твоя жизнь семейная. Мы с отцом твоим очень переживаем. Ты же знаешь, как надо, видел, как мы в семье живем. До сих пор ночью спим и за руки держимся. Не соглашайся на меньшее. Никогда. Жизнь так быстро летит, а ты и не радовался-то по-настоящему! Удачи тебе! И Петруше от меня привет передавай. Она славная.
Когда Воронин вернулся домой, в новую квартиру, найденную для него мамой, Лидочкой и Петрой, и уловил в воздухе аромат тех самых духов, он почувствовал себя совершенно счастливым.
Опыт третий
В понедельник Зотов Александр Васильевич улетел в Сургут охмурять тамошних «спецгазов». Дубов же Александр Евгеньевич, в свою очередь, в тот же самый понедельник прибыл из командировки и почтил своим вниманием родную фирму. Это самое внимание Панкратьева почуяла прямо на входе в офис. Воздух был наэлектризован, и в нем ощущалась грядущая буря. Секретарша Оля была бледна и, когда подавала Панкратьевой кофе, поделилась с ней своими впечатлениями от встречи с начальником:
– Они-с не в духе-с! Просили передать, что оперативка в десять.
Панкратьева взглянула на часы и отметила, что успеет неспешно попить кофе и пососать карандаш, который она теперь использовала вместо сигареты, чтобы побороть свои курительные рефлексы.
Без пяти десять раздался звонок, и Оля соединила Панкратьеву с зарубежным партнером – испуганной Тимофеевной.
– Аня, выручай, нас «Летка-енка» проверяет. Я им все бумаги по вашему контракту дала, а они говорят, что инвойсов на оплату нет. Они точно были. Потеряли сами, сволочи, а теперь на меня валят, говорят, отразят в отчете про финансовую дисциплину. А ты знаешь, что уж с чем, с чем, а с дисциплиной у нас все в порядке.
«Леткой-енкой» в компании прозвали известную аудиторскую фирму, название которой выговорить никто не мог, но в общем и целом ее наименование было созвучно с названием народного танца. «Летка- енка» ежегодно проводила проверку на всех подразделениях компании. Зачем для проверки российских предприятий надо было нанимать иностранных аудиторов, Панкратьевой было непонятно. То ли деньги лишние девать некуда, то ли компания собиралась выпускать свои акции на мировых рынках, то ли таким образом руководство пыталось подстраховаться от наездов родных налоговиков. Хотя в последнем случае иностранные аудиторы вряд ли помогут. Тем не менее каждый год все знакомые Панкратьевой бухгалтера и директора предприятий компании стонали и матерились во время этих аудиторских проверок. Больше всего ругались директора, которых заставляли оплачивать работу аудиторов в огромных количествах непомерно стоящих человеко-часов. И было бы полбеды, если бы у «Летки-енки» работали действительно грамотные аудиторы, однако в большинстве своем с проверками приезжали дети или жены каких-нибудь влиятельных чиновников. Вот и сейчас, похоже, работники «Летки-енки» просто-напросто потеряли инвойс на оплату и пытались пере валить вину на бедную Тимофеевну. Знают, заразы, что люди за свои рабочие места в компании зубами держатся. Это еще хорошо, что только инвойс потеряли. Там одна только подпись Панкратьевой. А если б акт сдачи работ посеяли? Его Тимофеевне пришлось бы вторично у Воронина подписывать. А уж он бы тут на ней отыгрался. И за духи, и за Панкратьеву, и за Дубова с его программой реконструкции завода.
Панкратьева успокоила Тимофеевну, сказала, что сейчас же нарисует дубликаты инвойсов и вышлет курьерской почтой. Тимофеевна попросила сразу же отзвониться и сказать ей номер почтовой накладной, чтобы уже у себя на месте ускорить получение документов. Набрав номер бухгалтерии, Панкратьева посмотрела на часы и представила лицо Дубова, который терпеть не мог опозданий на оперативку. Она быстро озадачила Оксану и попросила из-под земли достать курьера, чтобы сегодня же инвойсы вылетели из Питера.
В результате всех этих действий Панкратьева опоздала к началу оперативки на десять минут. Войдя, она извинилась и заняла свое обычное место за столом для совещаний по правую руку от Дубова.
– Ничего-ничего, Анна Сергеевна, мы вас подождем, мы ж никуда не торопимся, у нас времени вагон, – свирепо заметил Дубов, демонстративно глядя на часы.
После такого вступления оперативка потянулась в своей обычной манере. Дубов разливался соловьем по поводу своей встречи с заказчиками, в мельчайших подробностях описал, как его принимали, куда поселили. Поведал все сплетни о принимающей стороне, кто с кем и когда в Москве, и так далее, и тому подобное. Главное было не заснуть, и Панкратьева принялась, по своему обыкновению, чертить в блокноте для записей геометрические фигуры. Периодически она поглядывала на часы, волнуясь о том, как там обстоят дела у Оксанки с курьерской службой. Курьерские службы в последнее время стали работать из рук вон плохо. Документы отправлялись только на следующий день, да еще не всегда самым быстрым транспортом. Через час после того, как Дубов начал свою речь, дверь в кабинет тихонечко открылась и там показалась голова Оксанки, за которой маячила испуганная Ольга.
– Скузи, синьоры! – сказала Оксанка. – Мне надо срочно у Анны Сергеевны бумаги подписать.
Народ на совещании оживился и заулыбался. Оксанку в фирме любили все.
– Потом подпишешь! – зарычал на Оксанку Дубов.
– Не, потом никак нельзя, – решительно ответила Оксанка, просачиваясь в кабинет. Она положила перед Панкратьевой инвойсы и застрекотала: – Ой, Анна Сергеевна, подпишите скорей, нам ужасно повезло, курьер как раз к нам ехал с почтой, он в приемной ждет, а руководство его сказало, что если с ним передадим, то сегодня отправят. Вот!
Панкратьева быстро подписала инвойсы, и Оксанка выкатилась из кабинета.
– Извините, Александр Евгеньевич, что помешали, – вежливо сказала Панкратьева, – просто Тимофеевне помочь надо, на нее «Летка-енка» насела.
Ну и, конечно, так как не все присутствующие в кабинете знали, что такое за штука эта «Летка- енка», то народ заулыбался. Раздались смешки.
Дубов побагровел и заорал:
– Кто здесь директор?! Я вас спрашиваю – кто?! Панкратьева, ты что себе позволяешь? Что это за балаган такой? Что за хиханьки и хаханьки? Ты что думаешь, задницей своей вертеть научилась, так уже начальник?
«Далась же им всем моя задница», – подумала Панкратьева, особо не вслушиваясь в то, что понес дальше совсем озверевший Дубов. А нес он какую-то и вовсе непотребщину, перемежая ее матерными выражениями. Надо сказать, что на Дубова Панкратьева совершенно не обиделась, как в свое время на господина Воронина. Какие там слезы? Боже упаси! Самое главное, что и не разозлилась она на него ни капельки, как совсем недавно на Алика Зотова. Но спускать Дубову с рук такое безобразие было никак нельзя. Поэтому совершенно спокойно она сконцентрировалась в районе своего третьего глаза и запустила в Дубова маленьким золотистым мячиком. Без эмоций. Как настоящий хороший снайпер. Дубов
