такого яда – красиво, может быть, даже по-женски изящно. Вот чего она никогда не желала, так это удушить его…
Она подошла к нему. Он поднял на нее свои замороженные глаза. И вообще показался ей амфибией, вылезшей из морозильной камеры.
– Какого черта ты здесь делаешь? – поздоровалась она с ним.
– Жду свою жену.
– Бывшую жену, – уточнила она. И отомстила ему: не говоря больше ни слова, она развернулась и, покачивая бедрами, пошла к служебной лестнице, а он пусть идет следом, как на привязи. А когда он догнал ее на лестнице, она вдруг остановилась, прижалась к нему и поцеловала в губы. Выступая вторым номером, Саша попытался было ответить на поцелуй, но Алла отстранилась от него. И снова поманила его за собой – как будто стояла на краю спальной кровати, в одной сорочке, улыбаясь так соблазнительно, как могла только она.
Минуту назад она призывно, как куртизанка, улыбалась, сейчас строго, как учительница, спрашивала.
– Значит, ты воскрес. Чего ради?
– Чтобы увидеть тебя.
– Не рассказывай мне сказки. – Она усмехнулась, вспомнив слова из песни Адель, и произнесла их вслух: – Малыш, у меня нет истории, которую я могла бы рассказать, но я слышала одну историю о тебе, и я сделаю так, что у тебя задымится голова. Думай обо мне в глубине своего отчаяния, ищи приют в другом месте – ведь в мой дом ты, конечно, не придешь. Шрамы, которые ты нанес мне своей любовью, мешают мне дышать.
– Что за бред ты несешь?
– Бред – согласно бреду, наводнившему Интернет. Я чуть с ума не сошла, сукин ты сын, когда узнала, что ты жив, потом мертв. У меня голова кругом.
– Приезжай сегодня к Карпову.
– К Карпову? Ты у него остановился?
Она хотела было сказать: «Не видела его сорок дней», но побоялась напороться на ответ: «Почему ты считаешь дни?» Чтобы меньше контролировать себя, ей нужно было поменьше открывать рот.
– Ты вышел в свет. Не боишься?
Котик покачал головой:
– Нет. На меня сейчас работает план Карпова. Мы его должники.Изменить внешность Немо было плевым делом: только смыть с ее лица грим, нормально причесаться и переодеться. Начал Черкунов с последнего, заглянув в магазин женской одежды. К нему тотчас подошла продавец-консультант:
– Могу вам помочь?
Детектив смерил ее взглядом: рост – 170, вес – 60. Она была выше и плотнее Немо.
– Вот она мне может помочь, – он указал на хрупкую девушку в конце зала, приняв ее вначале за манекен. Рост, вес – как у Одинцовой. Этой продавщице достаточно было подобрать одежду для себя, тем самым решив вопрос клиента. Черкунов понадеялся, что ее кредо в одежде – ничего вызывающего. И вдруг понял, что перенапрягся, выглядит возбужденным, к работе приступил с места в карьер. Он только что не запыхался. На ум ему пришло другое определение: перевозбудился. Он натурально примерил шкуру прокурора: тот тоже торопил события, и его торопливость была оправданной.
В этом магазине все вещи были модными, так что Черкунов ограничился направлением «что-нибудь не очень броское», а дальше конкретизировал: «Мы с моей дочерью собрались в консерваторию».
Ему понравился выбор продавщицы: плотные брюки, пошитые по лекалам джинсов, тенниска, легкая куртка «автомобильного» цвета «мокрый асфальт». Теперь ему предстояло купить обувь, а пока что он зашел в соседний магазин и выбрал краску для волос, а также жидкость для снятия лака с ногтей. Ногти Немо красила в черный цвет, что также обращало на себя внимание и являлось броской деталью.
Дальше детективу предстояла непростая работа – убедить Одинцову в необходимости отработать в паре. Главное, чтобы она, оставшись без контроля, не выкинула какой- нибудь трикшот.
Немо заметно преобразилась и без вмешательства Черкунова, но в его отсутствие. Ее косметичка осталась в рюкзаке, и Одинцова лишилась декоративной косметики: набора мрачных теней и помады, туши для ресниц и карандаша, румян двух могильных оттенков и аппликатора. Отличным средством для снятия макияжа стала хлорированная вода из-под крана.
Он впервые увидел– Ты что, стесняешься своего вида? – в лоб спросил Черкунов. – Чудачка.
Он более внимательно вгляделся в нее, заставил поднять глаза. Подошел к ней вплотную и неожиданно для себя и для нее тоже убрал челку с ее лица. На него посмотрели глаза удивительного изумрудного цвета; раньше они блекли в окружении туши и теней, прятались за иссиня-черной челкой.
– Да ты просто красавица, – не сдержался Черкунов.
– Ты шутишь, – ответила она, убрав его руку и отстранившись.
И Черкунов про себя отметил: она употребила нормальное, не сленговое (более привычное для нее) слово: «жок» или «жест», что означало шутить. «Дело идет на лад, – подумал он, представив себя в образе Макаренко. – Такими темпами мы быстро избавимся от «экспрессивно окрашенных элементов речи».
Он вручил ей пакет с одеждой.
– Ты натуральная блондинка?
В ответ она захлопала
– Понятно… Мне нужно, чтобы ты вернула естественный цвет волос. И вообще – вернула прежний облик, – продолжил Черкунов.
– Я не хочу возврата к прежней жизни. Если тебе интересно, я уничтожила все фотографии… – Она замялась.
Детектив пришел ей на помощь:
– Которые ты отнесла к «доэмовскому» периоду?
– Ну… пусть будет так.
Он не стал спрашивать, зачем она это сделала – для него и так все было ясно: чтобы никто не смог узнать, как она выглядела в прошлой жизни. Жизнь эпохи «доэ» для нее была сравнима с пребыванием в материнской утробе: сморщенное, безликое существо, живая батарейка из «Матрицы».
– И все же, – настоял Черкунов. – Мне нужно, чтобы ты вернула себе прежний облик. В пакете все, что нам потребуется для этого.
– Нам?
Она заглянула в пакет. И вынула первое, что лежало сверху: краску для волос.
– Пойдем со мной в ванную – поможешь мне перекраситься.
– Не заигрывай со мной. Я не поведусь на провокацию.
– Ты святой? Не трахаешь малолеток?
«Святые не трахают малолеток» – родилось у него название нового хита. Оставалась самая малость – написать текст, сочинить музыку и раскрутить шедевр.
– На ближайшие пару недель я запланировал сексуальную пассивность. И вообще, не затрагивай мое либидо. Ты мой клиент, и этим все сказано.
Он проводил Немо до ванной комнаты. Читая инструкцию по применению краски, он отчетливо представлял, как она надевает пластиковую перчатку, разводит краску, втирает ее в волосы. Краска для волос светлая, а волосы у Немо черные. В этой связи детектив подумал о грунтовке: может быть, для такого случая в продаже имелись грунтовки?..
– Эй, как ты там? – он постучал в дверь по истечении получаса.
И внезапно представил, как она уничтожает свои фотографии эпохи «доэ». Призрачный, удушливый дым рассеивается по пустой комнате, в которой нет места отдушине или вытяжке, Немо закрывает комнату на ключ; проходит время, и настает пора открыть комнату, запах гари в которой поможет ей снова обрести свой облик.
Конечно, мысли и настроения у детектива были чуточку сентиментальные. И все потому, что он привык пропускать чувства и душевные состояния людей, с которыми он работал, через свое личное восприятие окружающего мира.
Дверь медленно открылась, и детектив увидел ангела… Он едва поборол желание заглянуть ей за спину – чтобы увидеть белоснежные крылья, а потом дотронуться до них. Ошеломленный ее новым обликом (а скорее контрастом), он был готов служить ей, стать ее рабом, охранять ее от нечисти, населившей этот мир, укрощать ее греховные вожделения. То есть ни много ни мало он сам был готов взвалить на плечи миссию посланника. Он был готов сотворить чудо, поскольку «воспламенел» любовью к богу. «Явление Немо» побудило его к этому.
Он перебрал в голове все, что знал о способностях ангелов. Они были невидимы для человеческого глаза, но могли проявиться в материальном. Их взор проникал через время, читал не только человеческие души, но и мысли, и глубинные помышления сердца человека. Они были способны уничтожать целые города. И в продолжение этой мысли он предложил Немо:
– Для начала ты можешь потренироваться на моем офисе.
– Ты о чем? – спросила она, глядя на него чистыми, как соленые озера, глазами.
Она стеснялась своего нового облика. Может быть, опасалась, что ее новый знакомый посмеется над ней, и потому выискивала в его глазах хотя бы намек на насмешку, и она бы ему этого не простила, – взмыла бы вверх, задевая его крылом, и рухнула вниз.
– Ты красивая. – Как на суде, детектив говорил правду и ничего, кроме правды. Она прятала
