маячит у меня за спиной.
— Чем помочь? — спрашиваю я.
— Нужна чистая вода, — говорит Тэк, не поднимая головы. Он достал нож и срезает с женщины рубашку. Местами она чуть ли не сплавлена с кожей. А потом я в ужасе замечаю, что нижняя часть тела женщины страшно обожжена. Я на мгновение зажмуриваюсь и изо всех сил стараюсь сдержать тошноту. Джулиан успокаивающе касается моего плеча и уходит за водой.
— Вот черт, — бормочет Тэк, обнаружив еще одну рану, на этот раз на груди — длинную, рваную, глубокую и сильно воспаленную. — Черт! — Женщина издает булькающий стон и смолкает. — А теперь не отвлекать меня! — командует Тэк. Он стягивает с себя ветровку. Лоб его блестит от пота. Мы рядом с костром, в который как раз подбрасывают дров.
— Мне нужна аптечка. — Тэк хватает полотенце и рвет его на полосы, быстро и уверенно. Это будут жгуты. — Да принесите же кто-нибудь эту чертову аптечку!
Жар встает стеной. Темный дым столбом уходит в небо. Он проникает и в мои мысли, искажает восприятие, и все вокруг становится словно во сне: голоса, движения, жар, запах тел — все изломано, абсурдно, бессмысленно. Не знаю, сколько я стою на коленях рядом с Тэком, минуты или часы. В какой-то момент возвращается Джулиан с ведром горячей воды. Я помогаю промывать раны женщины и через некоторое время начинаю воспринимать ее тело не как плоть и кожу, а как нечто искривленное, деформированное, странное, словно темные куски окаменелого дерева, попадавшиеся нам в лесу.
Тэк говорит мне, что нужно делать, и я делаю. Еще воды, на этот раз холодной. Чистую ткань. Я встаю, иду, беру то, что мне дают, и возвращаюсь с этим. Еще минуты. Еще часы.
В какой-то момент я поднимаю взгляд, и оказывается, что рядом со мной не Тэк, а Алекс. Он зашивает женщине рану на плече обычной швейной иголкой и длиной темной ниткой. Он сосредоточен и бледен, но действует быстро и размеренно. Ему явно уже доводилось этим заниматься. Я вдруг думаю, что очень много так и не знала о нем — о его прошлом, его роли в сопротивлении, о том, какова была его жизнь в Диких землях до того, как он пришел в Портленд, и меня захлестывает горе, такое пронзительное, что я чуть не плачу — не по тому, что я утратила, но по тем возможностям, которые я упустила.
Наши локти соприкасаются. Алекс отдергивает руку.
Дым забивается мне в горло так, что вздохнуть трудно. Воздух пахнет пеплом. Я продолжаю обмывать одеревенелые руки и ноги женщины, так же как прежде раз в месяц помогала тете полировать стол красного дерева — осторожно и медленно.
Потом Алекс исчезает, и рядом со мной снова Тэк. Он берет меня за плечи и осторожно тянет назад.
— Хватит, — говорит он. — Брось. Ей это больше не нужно.
Мгновение я думаю: «Мы победили, она в безопасности». Но потом, когда Тэк направляет меня в сторону палаток, я вижу лицо женщины в свете костра — белое, восковое, с открытыми глазами, слепо глядящими в небо, — и понимаю, что она мертва и что все наши усилия пошли прахом.
Рэйвен до сих пор стоит на коленях рядом с девушкой, но действует она уже не так лихорадочно, и я слышу, что дыхание девушки выровнялось.
Джулиан уже в палатке. Я так устала! Я чувствую себя сомнамбулой. Джулиан двигается и освобождает место для меня, и я практически падаю на него, на этот маленький знак вопроса, образованный его телом. Мои волосы пропахли дымом.
— Ты как? — шепотом спрашивает Джулиан, отыскивая мою руку во тьме.
— Нормально, — шепчу я в ответ.
— А она как?
— Умерла, — коротко отвечаю я.
Джулиан судорожно втягивает воздух, и я чувствую, как его тело напрягается.
— Мне очень жаль, Лина.
— Ты не можешь спасти их всех, — говорю я. — Так не бывает.
Так всегда говорит Тэк, и я знаю, что это правда, хотя в глубине души до сих пор в это не верю.
Джулиан прижимает меня к себе и целует в затылок, а потом я позволяю себе провалиться в сон, уйти прочь от запаха гари.
Хана
Уже вторую ночь мои сны беспокоит один и тот же образ: два глаза, проступающие сквозь сгущающуюся тьму Потом эти глаза превращаются в светящиеся диски, в фары, несущиеся прямо на меня, — застывшую посреди дороги, в окружении зловония отбросов и выхлопов мотора… неподвижную, словно схваченную, в ревущем жаре, исходящем от мотора…
Я просыпаюсь чуть после полуночи, вся в поту.
Этого не может быть. Только не со мной.
Я встаю и ковыляю в ванную, по дороге ударившись голенью об одну из нераспакованных коробок у меня в комнате. Хотя мы переехали еще в январе, больше двух месяцев назад, я не потрудилась распаковать ничего, кроме самого необходимого. Через три недели, даже того меньше, я выйду замуж, и мне снова придется переезжать. Кроме того, мои старые вещи — чучела животных, книги, забавные фарфоровые фигурки, которые я собирала в детстве, — теперь мало значат для меня.
В ванной я плещу себе в лицо холодной водой, пытаясь смыть воспоминание о глазах-фарах, о тяжести в груди, о страхе перед тем, что меня сейчас задавят. Я говорю себе, что это ничего не значит, что исцеление на каждого действует немного по-разному.
За окном висит луна, круглая и неправдоподобно яркая. Я прижимаюсь носом к стеклу. Напротив, через улицу, стоит дом, почти точь-в-точь такой же, как наш, а рядом с ним — еще один дом-близнец. Они тянутся и тянутся вдаль, десятки копий, с одинаковыми остроконечными крышами, построенные недавно, но нарочито под старину.
Я ощущаю потребность двигаться. Я уже привыкла испытывать этот зуд, когда тело криком кричит, требуя пробежаться. С тех пор как меня исцелили, я бегала всего пару раз — и когда я все-таки пыталась бегать, все равно все было не то и не так, — и даже теперь идея не кажется мне привлекательной. Но мне ужасно хочется хоть что-нибудь сделать.
Я переодеваюсь в старые спортивные брюки и темную футболку с длинным рукавом. Еще я надеваю старую отцовскую бейсболку — отчасти чтобы волосы не лезли в глаза, а отчасти для того, чтобы меня не узнали, если вдруг кто встретится на пути. Формально у меня есть право находиться на улице во время комендантского часа, но мне совершенно не хочется отвечать на вопросы родителей. Хане Тейт, которая вскорости станет Ханой Харгроув, не подобает так поступать. Я не хочу, чтобы они знали, что у меня проблемы со сном. Мне нельзя давать им повод для подозрений.
Я зашнуровываю теннисные туфли и на цыпочках крадусь к двери спальни. Прошлым летом я привыкла тайком выбираться из дома. Тогда была вечеринка в складском помещении за Отремба-Пэинтс и вечеринка в Диринг Хайлэндс, которая попала под раздачу, были ночи на берегу в Сансет-парке и противозаконные встречи с неисцеленными парнями, включая тот раз в Блэк Коув, когда я позволила Стивену Хилту положить руку на внутреннюю сторону моего обнаженного бедра и время остановилось.
Стивен Хилт. Темные ресницы, аккуратные ровные зубы, запах сосновой хвои. Когда он смотрит на меня, у меня голова идет кругом.
Воспоминания кажутся моментальными снимками из чьей-то чужой жизни.
Я спускаюсь по лестнице в почти абсолютной тишине. Я нахожу запор на двери и отодвигаю его по миллиметру, так что засов выходит из паза беззвучно.
Холодный ветер шелестит в листве кустов остролиста, окаймляющих наш двор за чугунными воротами. Остролист — это тоже своего рода фирменный знак «Древозащита Фармз». «Защита, безопасность и подлинная мера уединения», как пишется в рекламных брошюрах о недвижимости.
