делиться. Рассыпаться вокруг лагеря. Спрятаться. Кто-то пусть пойдет в сторону старого русла. Я займу пост на холме. Камни, кусты, все, что сойдет для укрытия, используйте. Да хоть на дерево залезьте, черт подери! Только чтобы вас не было видно. —Она обводит всех взглядом. Пайк упорно отказывается смотать ей в глаза.
— Берите с собой ружья, ножи — все, что у вас есть. Но помните: мы будем драться лишь в том случае, если другого выхода не останется. Ничего не предпринимайте без моего сигнала, ясно? Никто не шевелится, не дышит, не кашляет, не чихает и не пукает. Все поняли?
Пайк сплевывает. Все молчат.
— Ладно, — говорит Рэйвен. — Пошли.
Группа быстро, без единого слова, рассыпается в стороны. Люди проскакивают мимо меня и превращаются в тени. Тени растворяются во тьме. Я прохожу мимо Рэйвен: она присела рядом с мертвым регулятором и обыскивает его на предмет оружия, денег или вообще чего-нибудь полезного.
— Рэйвен. — Ее имя застревает у меня в горле. — Как ты думаешь?..
— С ними все будет в порядке, — произносит Рэйвен, не поднимая головы. Она знает, что я говорю про Джулиана и Тэка. — А теперь вали отсюда.
Я трусцой пробегаю через лагерь и нахожу свой рюкзак рядом с несколькими другими у костровой ямы. Я накидываю лямку рюкзака на правое плечо, рядом с ружьем, лямка больно врезается в кожу. Я хватаю еще два рюкзака и закидываю на левое плечо.
Мимо меня трусцой пробегает Рэйвен.
— Лина, пора!
Она тоже растворяется во тьме.
Я встаю, потом замечаю, что кто-то вчера вечером бросил медикаменты. Если что-нибудь случится, если нам придется бежать, и мы не сможем сюда вернуться — они нам понадобятся.
Я снимаю один из рюкзаков и опускаюсь на колени.
Регуляторы приближаются. Я уже различаю отдельные голоса и отдельные слова. Внезапно я осознаю, что лагерь совершенно пуст. Осталась лишь я одна.
Я расстегиваю рюкзак. У меня дрожат руки. Я выкидываю из рюкзака свитер и начинаю пихать на его место бинты и бацитрацин.
На мое плечо ложится чья-то рука.
— Какого черта ты тут делаешь?! — Это Алекс. Он хватает меня за руку и вздергивает на ноги. Я едва успеваю застегнуть рюкзак. — А ну пошла!
Я пытаюсь вырвать руку, но Алекс держит крепко. Он практически волочет меня в заросли, прочь от лагеря. Мне вспоминается первый рейд в Портленде, когда Алекс вел меня через какой-то темный лабиринт комнат, когда мы вместе скорчились на воняющем мочой полу сарая, и он осторожно укутывал мою раненую ногу, и его руки, касающиеся моей кожи, были мягкими, сильными и удивительными.
В ту ночь он поцеловал меня. Я гоню воспоминание прочь.
Мы спускаемся по крутому склону, оскальзываясь на ненадежном суглинке и влажных листьях, к выступающему козырьку и образовавшейся под ним пещере, впадине в холме. Алекс заставляет меня присесть и практически вталкивает в тесное, темное пространство.
— Осторожно!
Пайк тоже здесь. Блестящие зубы, уплотнившаяся тьма. Он немного пододвигается, чтобы дать нам место. Алекс устраивается рядом со мной, прижав колени к груди.
Палатки в каких-нибудь пятидесяти футах от нас выше по склону. Я безмолвно молюсь, чтобы регуляторы подумали, что мы убежали, и не тратили времени на поиски.
Ожидание мучительно. Голоса в лесу стихают. Должно быть, теперь регуляторы движутся медленно, выслеживая нас. Возможно, они вообще уже в лагере, пробираются между палатками — смертоносные безмолвные тени.
Пещерка слишком тесная, а темнота невыносима. Мне внезапно начинает казаться, что нас запихнули в гроб.
Алекс меняет позу и задевает тыльной стороной руки мою руку. У меня пересыхает в горле. Его дыхание чаще обычного. Я застываю, и оцепенение проходит, лишь когда Алекс убирает руку. Это наверняка случайность.
И снова мучительная тишина. Пайк бормочет:
— Дурь какая!
Алекс шикает на него.
— Сидеть здесь, как крысы в норе...
— Пайк, клянусь...
— Замолчите оба! — яростно шепчу я. Мы снова умолкаем. Через несколько секунд раздается чей-то крик. Алекс напрягается. Пайк снимает ружье с плеча, ткнув меня локтем в бок. Я прикусываю губу, чтобы не закричать.
— Они смотались.
Голос доносится сверху, из лагеря. Значит, они пришли. Наверное, обнаружив, что лагерь пуст, регуляторы решили, что можно больше не таиться. Интересно, что они планировали? Окружить нас и выкосить спящих?
— Сколько их там?
— А, черт! Ты был прав насчет тех выстрелов.
— Мертв?
— Да.
Раздается негромкий шорох, как будто кто-то пинает палатку.
— Смотри, как они тут живут. Сбившись в кучу. Валяясь в грязи. Животные.
— Осторожно. Тут все заражено.
Пока что я насчитала шесть голосов.
— Ну, тут и воняет. Я прямо чую их запах. Дерьмо.
— Дыши ртом.
— Ублюдки! — бормочет Пайк.
Я машинально шикаю на него, хотя и меня тоже охватывает гнев, наряду со страхом. Я ненавижу этих регуляторов. Я ненавижу их всех до единого за то, что они воображают, будто они лучше нас.
— Как ты думаешь, в какую сторону они подались?
— В какую бы ни подались, они не могли уйти далеко.
Семь разных голосов. Возможно, восемь. Трудно сказать. А нас тут около двух дюжин. Впрочем, как сказала Рэйвен, мы не знаем, какое у них оружие и не ждет ли их поблизости подкрепление.
— Ладно, давайте с этим завязывать. Крис?
— Понял.
У меня начинает сводить бедра судорогой. Я подаюсь назад, чтобы немного разгрузить ноги, прижавшись к Алексу.
Он не отодвигается. Снова его рука касается моей, и я не уверена, то ли это случайность, то ли попытка подбодрить меня. На мгновение — невзирая на все прочее — меня словно электрическим разрядом пробивает, и Пайк, регуляторы и холод исчезают. Остается лишь плечо Алекса, соприкасающееся с моим плечом, и его грудь, поднимающаяся и опускающаяся рядом с моей, и тепло его загрубевших пальцев.
В воздухе пахнет бензином.
В воздухе пахнет огнем.
До меня вдруг доходит. Бензин. Огонь. Пожар. Они жгут наши вещи! Воздух начинает потрескивать. Этот шум заглушает голоса регуляторов. Вниз по склону текут ленты дыма, плывут мимо нас, извиваясь, словно воздушные змеи.
— Ублюдки! — сдавленно произносит Пайк. Он рвется к выходу из пещерки, а я пытаюсь втянуть его обратно.
— Не надо! Рэйвен сказала ждать ее сигнала.
— Рэйвен не командир. — Пайк вырывается и ложится на землю, держа ружье, как снайпер.
— Пайк, не надо!
