раза три или четыре, в разное время, и всегда слушал только долгие нудные гудки, мне уже начало казаться, что я номер перепутал — забыл какую-нибудь одну цифру, заменил другой и звоню теперь в никуда, но наконец — дозвонился. Это случилось пару дней назад, теплым вечером, когда мы с Гулей попрошайничали на улице и смогли, ничем не рискуя, подобраться к телефонному автомату. Я позвонил просто так, для проформы, уже не надеясь, что кто-нибудь поднимет трубку, и очень удивился, когда бесконечные гудки все-таки прекратились и до меня долетел голос Софьи.
Мы говорили долго, должно быть, минут десять, и я успел многое ей рассказать о том, что со мной случилось и почему мне нужна ее помощь…
Мы с ней успели договориться, что я перезвоню еще раз, чтобы назначить время и место встречи…
Глава 4
Работать у Кости мне понравилось. И сам он — человек милый и интеллигентный, и пациентка, Надежда Семеновна, — чудо долготерпения и деликатности. Я просто отдыхала душой, ухаживая за ней! Если бы все пациенты были такими, у меня была бы не работа, а сплошной праздник. Но девять из десяти пациентов — капризные, обозленные, раздражительные… А их родственники подозревают сиделку во всех смертных грехах сразу.
С Костиным соседом — с тем, в квартиру которого я по ошибке позвонила, — я сталкивалась очень часто. Куда чаще, чем с собственными соседями.
Я могла бы заподозрить, что он просто подстерегает меня… Если бы была романтична, как Катюшка, или самоуверенна, как Ника.
Будучи особой трезвомыслящей, я понимала, что человеку, купившему квартиру в таком доме, совершенно незачем подстерегать… приходящую прислугу! С его-то приятной внешностью и деньгами — да к нему десятки несовершеннолетних фотомоделей должны в очереди стоять. Сейчас девчонки такие меркантильные пошли. А в него и без богатства влюбиться можно, ведь он такой симпатичный!
Но факт оставался фактом: очень часто получалось, что мы одновременно выходили из квартир и вместе ехали в лифте. И неизменно он предлагал подвезти меня на машине до дома, но я отказывалась.
Как-то раз он спросил:
— А может, вы перейдете ко мне работать? Скажите, сколько вам платит Шереметьев, и я заплачу в два раза больше!
— У вас в доме тоже есть лежачий больной? — мрачно поинтересовалась я.
— Нет, — удивленно ответил он.
— Тогда зачем я вам? Впрочем, даже если бы больной у вас был, я бы могла порекомендовать хорошую сиделку… Но сама я пока не могу оставить Надежду Семеновну.
— Я думал, вы просто домработница… Но, если нужно, я достану и лежачего больного! А хорошую сиделку вы уж лучше Надежде Семеновне порекомендуйте. А сами — ко мне, на двойной оклад!
Наверное, мне следовало кокетливо рассмеяться и мило отшутиться. Но я этого не умею. А потому оставшиеся этажи я упорно молчала, чувствуя себя круглой дурой и злясь на него за это чувство. Я была уверена, что шутит со мной он просто от нечего делать. Есть такая порода бабников: заигрывают со всеми женщинами, включая продавщиц, стюардесс и медсестер в больницах. Наверное, он из их породы!
Изо дня в день мы вместе ездили в лифте. Бывало — он заговаривал со мной. Бывало — просто молчал и смотрел на меня… Каким-то странным взглядом: то ли поцелует сейчас, то ли ножом полоснет! Правда, глаза у него были жуткие — и чарующие одновременно. Наверное, у маньяков должны быть такие глаза — чтобы заворожить жертву и лишить воли к сопротивлению. Если бы я не знала, что он — Костин сосед, я бы, пожалуй, перепугалась, оказавшись с ним наедине. Впрочем, то, что он — Костин сосед, ничего особенно не меняло. Чикатило и Тэд Банди тоже были чьими-то соседями. Правда, они убивали не по соседству, а далеко от дома. Только на это я и надеялась. А еще — на то, что у меня не в меру разыгралось воображение и смотрит он вовсе не на меня, а сквозь меня…
Но, должна признаться, мне льстило его внимание. В конце концов, пусть я и «горячая эстонская девушка» (латышская то есть), но в глубине души для меня так же важно нравиться кому-то, как и для моих более эмоциональных сестер и подруг.
Позже я даже жалела, что не сумела показать ему свою ответную симпатию. Я ведь так давно потеряла надежду встретить «кого-то», а тут… Нет, я вовсе не думала о том, что он и есть тот самый «кто- то», но этот человек показался мне приятным, несмотря на то что мы с ним едва ли несколькими фразами обменялись.
Да, позже я жалела, потому что все могло бы сложиться иначе, если бы я с самого начала вела себя более женственно — если бы я умела вести себя более женственно!
Но я не умела. А позже стало слишком поздно…
Тоненькая речушка в половодье становится морем, бурным потоком — безумным, беспощадным, слепым и жестоким.
Тяжелый мрачный гул — это плывет мимо толпа, однообразный ритм ее движения кружит голову, отупляет, сводит с ума.
Московское время: восемнадцать ноль пять.
Вот она — Минута пик.
Если тебя сейчас, Сонечка, нет дома, если ты работаешь до семи, если ты идешь сейчас вместе с толпой по переходам метро, тогда, Сонечка, — я пропал!
— Женщина, — обращаюсь я к продавщице журналов. — Помогите, пожалуйста, набрать номер.
Женщина охотно соглашается, подает мне трубку, вставляет в гнездо телефонную карточку.
— Диктуйте.
Семь как будто высеченных из гранита цифр встают перед глазами. Я вижу желтый пластмассовый телефончик, чей диск кручу собственным тоненьким детским пальчиком.
«Артур Модестович, это я, Леша…»
— Софья… Это я, Леша!
И мир вокруг перестает существовать, погружается во тьму и тишину. Остались — я, синяя коробка таксофона, прижатая к уху трубка и взволнованный голос Софьи.
— Лешка! Наконец-то!.. Я жду твоего звонка уже несколько дней… И твои ждут…
Батюшки! Неужели поверили?! Софьюшка, ты гений, как же ты смогла их убедить, что я — не призрак?!
— Слушай меня внимательно, Софья, у меня минута. Не больше. Бродников переулок… Это возле метро «Полянка»…
— Так.
— Завтра ровно в 15.00, жди меня там с машиной. Сможешь достать машину?
— Смогу.
— Какая машина?
— «Ока»!
— Ой, Софья, нужна побольше!
Секундная заминка.
— Джип! — выпалила она. — Синий! Не знаю, какой марки, но большой!
— Пойдет… Будете ждать в начале улицы, ближе к метро, а удирать будем в сторону Якиманки. Поняла?
— Поняла, Лешенька. До встречи…
Я сунул трубку в руку женщины в красном фартуке с эмблемой «Метропресса». Не думаю, чтобы она слышала, о чем я говорил, — и так-то шумно, а у нее еще и покупатели толпятся.
