— Спасибо.
— Да не за что, солдатик…
Запомнила ли она номер? Да ну!.. Не шпионы же и не контрразведчики — мои цыгане! Они и не подумают расспрашивать ее! Им и в голову не придет! Эта тетка видит меня в первый и в последний раз в жизни, в этом переходе я впервые сижу. Не о чем жалеть, да и поздно теперь…
Дело сделано!
Ничего еще не сделано…
Надо суметь выйти завтра на работу с Гулей. И Гошку надо как-то предупредить… Все-таки я сумасшедший! Готовился к побегу целых полгода, продумывал, просчитывал и — вот вам; решился с бухты- барахты, как будто Гошка уже завтра станет преступником… Хотя это-то как раз запросто.
To, что Софья вдруг обратилась ко мне, было для меня как гром среди ясного неба! До сих пор она только отвечала на мои вопросы. Иногда — отзывалась о спектаклях, записанных на видеокассеты. Она работала у нас уже больше трех недель, и я как-то привык к ее немногословности и замкнутости. А тут вдруг — сама со мной заговорила… И целую историю рассказала. Про брата подруги, который считался погибшим в Чечне, а оказался вполне даже живым, в Москве, в плену у каких-то цыган, которые заставляют его, безногого инвалида, побираться. Этому парню нужно было помочь вернуться домой. А поскольку его постоянно контролировали — требовалось попросту похитить его. Подъехать к тому месту, где он будет побираться, посадить в машину и увезти.
Софья просила, чтобы я помог ей в этом.
Я и мой новенький синий джип.
— Понимаете, Костя, я боюсь привлекать постороннего человека к этому. Если он струсит в последний момент и все сорвется, то преступники могут увезти Лешу в другой город и мы больше никогда ничего о нем не узнаем! У моей подруги есть машина, «Ока», и она, конечно, все бы сделала ради Лешки, но Леша почему-то сказал, что «Ока» не годится, слишком маленькая… А времени обсуждать не было. Я пообещала, что буду там в назначенное время и что подходящую машину найду. И в тот момент мне ничего в голову не пришло, кроме как попросить вас, Костя… Теперь мне это кажется безумием… Но вдруг… Я решила все-таки сказать…
Она краснела и ломала пальцы. Она очень боялась, что я откажусь. Или — усомнюсь в правдивости ее истории.
Но я не усомнился. И сразу согласился. Была у меня на то особая, личная причина… Хотя, наверное, я и постарался бы помочь Софье в любом случае, ведь к тому моменту я проникся к ней самыми добрыми чувствами: она ухаживала за мамой всего три недели, и мама уже несколько раз вставала с постели, а врачи говорили, что она твердо идет на поправку. К тому же мы с Софьей успели подружиться, и она мне нравилась. Хотя по-прежнему представляла для меня бо-о-льшущую загадку из-за своей замкнутости. Загадку, которую мне очень хотелось разгадать!
— Наверное, вы спросите, почему я не пойду со всем этим в милицию? — лепетала Софья.
— Не спрошу. Милиция коррумпирована.
— Наверное, вам все это кажется полным бредом: в наше-то время — и такой ужас: рабство, милостыню заставляют просить, силой удерживают…
— Нет, не покажется. Я знаю обо всем этом, Софья. Я знаю об этом гораздо больше, чем вы. Например, известно ли вам, что у них там целая империя, своя религия, свои законы?
— Нет, не известно… Я вообще не предполагала, что в наше время такое может быть! Об этом писали в газетах, да? Я, знаете ли, не читаю газет, не люблю…
— Писали. Но не так подробно. Всего газетчики не знают. А о чем-то просто боятся писать. То, что я знаю про империю нищих, мне рассказал один мой… друг. Он непосредственно столкнулся со всем этим… Ему пришлось многое о них узнать…
Я не сказал ей, что он погиб. Незачем. К тому же — мне до сих пор больно говорить об этом. Когда-то Оля Кондратьева, плача, обвинила меня в том, что я никогда никого не любил и просто не понимаю, что такое любовь! Оля была наслышана о моих отношениях с женой, с Ниной Гзовской и прочими дамами… И сделала ложный вывод.
Да, у меня было много женщин, но ни одну из них я не любил.
Но при этом — любовь у меня все-таки была.
Однажды.
Но — очень странная.
Не та любовь, о которой легко можно рассказать.
Потому что моей любовью была не Она, а Он.
Восемнадцатилетний художник Венечка Лещинский.
Так навеки и оставшийся восемнадцатилетним.
А в живописи он так и не преуспел…
…Я тогда работал над ролью Оскара Уайльда. И попросил одного из моих театральных знакомых — человека, не скрывавшего своей нетрадиционной сексуальной ориентации, — ввести меня в тусовку геев. Да, тогда я и предположить не мог, что я сам… В общем-то, в те времена я страдал мачизмом. Укладывал в постель всех подвернувшихся баб — актрисок, поклонниц, — лишь бы присутствовала новизна и не нужно было тратить время на ухаживание. Именно тяга к новизне меня и сгубила!
В тусовке меня приняли с восторгом и интересом. Хотя я сразу предупредил всех ищущих моего внимания, что я «не по тому делу» и просто пытаюсь прочувствовать их состояние. А потом я познакомился с Венькой. Он имел некоторое отношение к киношному миру. Его отец — Юзеф Теодорович Лещинский — был в свое время популярным сценаристом. Правда, после перестройки старший Лещинский переехал в Краков и творил свою великую драматургию сугубо для продажи на Запад. Особенно любили его во Франции и в Германии. У него была такая активная творческая жизнь, что на сына времени никак не хватало… К тому же он презирал Венечку за его «извращения». И бедный мальчик жил в Москве один- одинешенек. В огромной отцовской квартире. Деньги отец ему посылал регулярно, их ему всегда хватало на все про все: и на богемный образ жизни, и на причудливые наряды, и на ночные кутежи в клубах для секс- меньшинств. Но, сдается мне, не очень-то мальчишка был счастлив. Потому как не в деньгах счастье. Особенно — если у человека есть хоть что-нибудь в душе. А у Веньки было отнюдь не что-нибудь — в душе у него было очень много всякого, но преимущественно доброго и светлого.
За несколько лет до того в их семье случилась трагедия. Пропала без вести Венькина племянница, совсем маленькая девочка, дочка его старшей сестры. Никакие розыски — даже обращение к Ванге — не дали результатов. Ванга сказала, что девочка под землей. И родные решили, что она погибла. Сестра Веньки заболела и умерла от горя. И мать их тоже, кажется, умерла… Во всяком случае, когда мы с Венькой познакомились, он жил один.
Но случилось невероятное. Девочка нашлась!
В Москве проживал муж покойной Венькиной сестрицы, Андрей. Он снова женился, и его новая жена, Анастасия, каким-то образом узнала девочку среди оборванных детей, побиравшихся в метро. Оказалось, что Ванга была права: Венькина племянница действительно жила под землей…
Девочку Андрей и Анастасия забрали к себе, у нее было что-то не в порядке с психикой, чего, собственно, и следовало ожидать. Потом приехал Юзеф Теодорович, и все вместе они начали разбираться в произошедшем. Тогда-то я и узнал от Веньки, что нищие вовсе не от бедности побираются, это у них бизнес такой, и что у них целая империя под землей существует и что они нас, благополучных и работящих, считают чем-то вроде дойной скотинки, которая обеспечивает им привольное житье.
К сожалению, больше ни во что он меня так и не посвятил. Впрочем, отношения в ту пору у нас были сложные. Я все никак не мог разобраться в себе и в том, что, собственно, я к нему чувствую. То ли дружба, то ли любовь, то ли вообще во мне взыграли отцовские чувства. Но я нуждался в нем. В его обществе. В наших долгих ночных беседах. И меня раздражало, что он постоянно покидает меня ради каких-то там их семейных таинственных дел. Мы ссорились… Как же я теперь об этом сожалею!
Потом погиб этот парень, Андрей. Как-то странно погиб. Венька на эту тему опять же не распространялся.
