Пленная Воля

Он жив, он жив, языческий пэан,
Рожденный в рощах Элевзинских,
К чужой земле припал великий Пан,
И плещет Понт Эвксинский…

Или позднее в Кахетии — под скрип арбы и под тягучие звуки зурны — в стране Руставели, когда поэт вспоминал «стройные песни старины». Или еще позднее, в Тифлисе, — в «недвижный и тяжелый рыжеволосый день», там, среди «отягощенных садов», или в ночь, когда –

Из рук разжатых Август щедрый
Алмазы яркие стряхнет
На сосны черные и кедры
С пылающих высот.

(1921)

Или еще позднее, даже в столь роковом для него Париже, когда были еще отрадой ему

светлые улыбки,
Ресниц пушистых трепет зыбкий,
И тихие слова любви…

(1923)

И как ни пессимистична, как порою даже ни груба в своем конечном отчаянии эта книга поэта, читая в особенности ее последние страницы, в спокойствии, в тишине душевной, без тоски, оцениваешь как большое достижение сжатые эпиграмматические утверждения, хотя полные и все той же горечи, но умиротворенные и какой-то мудростью.

Вот несколько образчиков отсюда:

Когда на солнце тает лед,
Рыбак сурово чинит сети;
А счастье — это синий свод
Над лужей, где резвятся дети…

Божьего в труде
Лишь то, что он — проклятье Божье…

Но на земле и птицы не поют,
А лишь клюют зерно и пьют из лужи.

Любимая однажды изменила,
Искусство изменяет каждый час…

Лоллий ЛЬВОВ. «Русская мысль». 1927, № 1.

К. Мочульский. Новые сборники стихов

С. Рафалович. «Терпкие будни».

В. Рождественский. «Большая Медведица».

В сборник «Терпкие будни» С. Рафалович, включены стихи разных периодов (часть их уже была напечатана в книге его «Август» 1924 г.). Иногда стихотворения, помещенные рядом, отделены целым десятилетием (например: «На людной площади» — 1916 г. и «Моя душа» — 1926 года). И все же сборник удивляет цельностью и единством тона. В ранних стихах, эпически-медлительных и торжественных, полных «античного» красноречия в стиле Брюсова:

Торжественной увенчаны луной,
Звучат ночные дифирамбы…

уже чувствуется переход к суровой и «терпкой» диалектике последних лет. Исчезает декоративность, тускнеющие краски, меркнут «ризой пышною и зноем отягощенные сады», — догорает «рыжеволосый день». Спускаются сумерки: от чувственного изобилия «Августа щедрого» — остается горсть