псевдоразоблачителями, а наше появление… окончательно утверждало как бы правдивость их материалов».
Доносительство не только не утаивалось, а наоборот, возводилось в ранг партийной доблести. Об этом свидетельствует следующее признание Трегуба: «Посылая списки в НКВД, я делал это так, чтобы всем было известно о посылке мною в НКВД целого списка» [32].
В докладе Маленкова приводились многочисленные примеры обвинений, по которым рядовые коммунисты исключались из партии. Так, Аминева исключили и сняли с работы только потому, что его брат был исключён из комсомола за связь с врагами народа. Вслед за Аминевым были сняты с работы все его родственники. Кущев был исключён и лишён работы за то, что на занятиях политкружка после «правильных» ответов на три вопроса о возможности построить «полный социализм» и «полный коммунизм» в одной стране, на четвёртый схоластический вопрос: «А окончательно коммунизм построим?» ответил: «Окончательно вряд ли построим без мировой революции. Впрочем, посмотрю в „Вопросах ленинизма“ что по этому поводу говорит тов. Сталин». Вслед за Кущевым была снята с работы по обвинению в связи с ним его жена. Быков, подавший в парторганизацию заявление об аресте своего брата, с которым «никакой связи не имел», немедленно был исключён из партии. Когда он спросил парторга о причинах исключения, тот сказал: «Ты понимаешь, мы должны тебя исключить. А ты собери данные и апеллируй» [33].
Подобные примеры приводились и в опубликованном тексте постановления пленума. Здесь сообщалось, что на одном из предприятий Курской области председатель заводского профкома была исключена из партии и арестована только потому, что беспартийный рабочий, подготовленный ею к выступлению на предвыборном собрании, сбился в своей речи и забыл назвать фамилию кандидата в депутаты Верховного Совета. В другом районе работница, вызванная в НКВД по делу «одной арестованной троцкистки», сообщила об этом начальнику спецчасти предприятия, в результате чего была снята в работы за «связь с троцкистами», а муж её сестры — уволен за то, что «не сообщил о связях своей жены с троцкистами» [34].
Ораторы, выступавшие в прениях, пытались ответить на вопрос, в чём причины подобных расправ, учиняемых под самыми нелепыми предлогами. Упомянув, что на Украине было много случаев исключений «по одной, ничего не говорящей анонимке», Косиор объяснял это тем, что «мы пережили очень бурный период, когда врагов обнаруживали и выбрасывали из партии пачками, большими и значительными группами, когда вопрос о том, чтобы разоблачить и вытащить наружу врага, стоял впереди других вопросов». Косиор признавался, что даже он, член Политбюро, зачастую опасается защитить исключаемого, хотя «фактов, по которым его исключают, и незначительно… У нас на местах бывает так: вот, скажем, пустили слух насчёт предстоящего ареста того или другого члена партии, ибо он был близко связан с арестованными. В организации рассуждали так: прежде чем его арестуют, мы должны исключить его из партии, потому что, когда его арестуют, то нас спросят, где вы были, почему проглядели» [35].
На пленуме речь шла о необоснованности исключений, но не арестов, которые, по словам выступавших, служили подтверждением правильности исключений. Более того, Багиров заявил о своей готовности «привести факты, когда и сейчас некоторые подлежат аресту, а ходят на свободе», на что даже Маленков счёл нужным отреагировать репликой: «Тов. Багиров, это не арестованные, раз они ходят на свободе» [36].
Касаясь клеветнических заявлений, Багиров рассказал, что в Баку действовала некая Морозова, «полуграмотный человек», которая при помощи других «врагов» строчил а доносы, в результате чего «не осталось ни одного ответственного работника (включая самого Багирова.—
Несмотря на оглашение на пленуме столь неблаговидных фактов, его заседания проходили в привычной для пленумов ЦК мажорной тональности. Особенно бравурными нотами отличалось выступление Кагановича, который заявил: «Я думаю, что можно без преувеличения сказать, что последний год — год выкорчевывания врагов партии и врагов народа — для честных большевиков… оказался годом такого большевистского воспитания и такой закалки, которой мы в обычное время не получили бы за десятки лет». Каганович назвал «нашей великой сталинской победой» выдвижение за последний год более ста тысяч новых руководителей [38]. Столь же оптимистично расценивал перспективы «кадровой политики» Ярославский: «Не может быть, чтобы… нельзя было выдвинуть тысячи, десятки и сотни тысяч людей, которые могли бы заменить врагов, оказавшихся в наших рядах» [39].
О существовании плана радикальной замены арестованных коммунистов «молодыми кадрами» свидетельствует выступление Косарева, рассказавшего, что в июне 1937 года было принято решение о вовлечении в партию 140 с лишним тысяч комсомольцев, «проверенных в борьбе с врагами» [40].
На пленуме рассматривались ещё два вопроса — о новом составе Совнаркома, который предстояло утвердить проходящей в эти дни сессии Верховного Совета, и о вредительстве в сельском хозяйстве. По вопросу об изменениях в Совнаркоме выступил Молотов, предложивший «укрепить Совнарком» новыми зампредами в лице Чубаря (первый зам.), Косиора и Микояна. Упомянув, что «председателя Госплана, как вы знаете, не существует на воле», Молотов сообщил о выдвижении на этот пост 35-летнего Вознесенского. Столь же радикальное «омоложение» предлагалось осуществить при назначении новых наркомов. Так, наркомом внешней торговли был выдвинут Чвялев, который несколькими месяцами ранее работал заведующим учебной частью Академии внешней торговли [41].
С докладом о вредительстве на селе выступил Эйхе, назначенный два месяца назад наркомом земледелия. Его сообщение о том, что «земельная система оказалась особенно засоренной врагами партии и народа» вызвало одобрение Сталина, подтвердившего: «в первых рядах стоит». Доклад Эйхе, опубликованный в центральных газетах, призван был заполнить брешь в цепи обнаруженного «вредительства», показать, что оно коснулось сельскохозяйственной отрасли не в меньшей степени, чем промышленности. Сталин положительно оценил старания Эйхе, заявив при сообщении об исчерпанности докладчиком времени: «продлить можно, доклад очень хороший» [42] .
Постановление пленума по основному пункту повестки дня было опубликовано в печати уже 19 января. В нём давалось достаточное представление о масштабах новой фактической чистки партии, превзошедшей по числу жертв все предшествующие официальные чистки. Так, в Киеве первый секретарь горкома неизменно обращался к коммунистам с вопросом: «А вы написали хоть на кого-нибудь заявление?» В результате «компрометирующие заявления» были поданы на половину членов городской парторганизации. В некоторых сельских школах Украины было прекращено преподавание основных учебных дисциплин, поскольку большинство учителей были уволены.
Особенно поразительным было сообщение о том, что в партколлегию КПК по Куйбышевской области ‹…› «являются многие исключённые райкомами ВКП(б) как враги народа,
Постановление, не скупившееся на примеры беззакония и произвола, создавало впечатление, что несправедливость допускается, как правило, в деле партийных репрессий, но не арестов. Подкреплению широко бытовавшего тезиса о том, что органы НКВД «не ошибаются», призвано было служить сообщение: в ряде областей исключено из партии большое количество коммунистов, объявленных врагами народа, тогда как органы НКВД «не находят никаких оснований для ареста этих исключённых».
В постановлении напоминалось, что ещё в письме ЦК от 24 апреля 1936 года «Об ошибках при рассмотрении апелляций исключённых из партии во время проверки и обмена партийных документов»
