— Раз так, я не в силах тебе помочь. — В голосе ее была нежность.
— Пожалуйста, поцелуй меня. Всего один раз. Из сострадания.
— Нет-нет. Не обижайся, но я не хочу нарушать супружескую верность.
Я поник головой.
— Тогда хотя бы подыши со мной. Всего мгновение подыши, раз не желаешь одарить меня иначе.
Последовало молчание. Затем прерывающимся голосом женщина спросила:
— Подышать с тобой? Что ты имеешь в виду?
— Хочу почувствовать, как реки твоего дыхания плещут в моей душе, — с жаром отвечал я. — Хочу до конца жизни носить твое дыхание в себе.
Она легко вскочила, легко подбежала ко мне и поцеловала в щеку. В темноте сверкнули ее глаза. Чувства захлестнули меня; прошло не меньше минуты, прежде чем я уловил смысл сказанного чужестранкой. Вот что она прошептала:
— Я всегда буду с тобой. А сейчас ты должен уйти.
Голос ее был тверд, и у меня перехватило дыхание.
— Я даже имени твоего не знаю, — возразил я.
— Что проку в именах? Пожалуйста, уходи.
Уверенность пошатнулась во мне.
— Разве мы не можем поговорить? — промямлил я.
Легкая, гибкая, она отпрянула.
— Если ты и правда меня любишь, — произнесла она тихим голосом, — ты сделаешь, как я прошу. Я не могу прогнать тебя, но уповаю на твои чувства. Не проси объяснений. Пожалуйста.
— Не волнуйся, — буркнул я. — Уже ухожу.
— Спасибо.
Чуть живой, я поплелся к двери. Но у порога полное бессилие и невыносимое отчаяние охватили меня, за ними же последовало возмущение. Я развернулся и, стараясь говорить как можно спокойнее, начал:
— Почему ты так настаиваешь на моем уходе? Я люблю тебя, а любовь предполагает ответственность. Я понимаю, ты замужем — я смирился с этим фактом. Я привыкну к мысли, что ты любишь другого. Клянусь, что не стану добиваться тебя. Так почему ты меня гонишь? Каждая секунда, проведенная с тобой, будет поддерживать меня до конца моих дней. Позволь хотя бы дождаться твоего мужа. Потом я сразу уйду.
— Нет, — отвечала она с непонятным упрямством. — Тебе нельзя тут быть. Пожалуйста, не спорь.
Она говорила торопливо; она явно хотела от меня отделаться. Все шло не по плану, и я медлил. Ее недовольство, ее нетерпение не только не охладили мой пыл, но, напротив, подстегнули меня.
— Тебе опасно оставаться одной, — произнес я.
— К чему пререкаться? Я устала. Я полагалась на твое благородство, а ты меня разочаровываешь.
Я был глубоко уязвлен этими словами, однако постарался скрыть боль.
— Ты о моем благородстве заговорила? А как насчет твоего благородства? Я спас тебя и твоего мужа от головорезов. Я привел вас в безопасное место. Я пошел среди ночи искать вам одежду. И вот я возвращаюсь, а муж исчез безо всяких объяснений, ты же дождаться не можешь, пока я тоже исчезну. По- твоему, это благородно? Позволь также напомнить, что ты находишься в магазине моего друга Керима. И что именно я предоставил тебе убежище.
Мы долго молча смотрели друг на друга. Женщина больше не улыбалась, но белые зубы поблескивали, и я знал: ее губы раскрыты. Сквознячком до меня доносило запах ее духов; сохранять самообладание было нелегко. Утомленный тирадой, опустошенный, я довольствовался созерцанием ее лица.
До сих пор женщина стояла очень прямо, но теперь опустила голову. Куда более мягким тоном, тихо, но отчетливо, тщательно подбирая слова, она заговорила:
— Мы с мужем бесконечно благодарны тебе за все, что ты сделал. На такое способен только лучший друг. Ты прекрасный человек, и я глубоко тронута твоим беспокойством за мою безопасность. Для меня это очень важно. Наверно, непреклонность, с какой я требовала твоего ухода, тебе кажется дикой. Но пожалуйста, пойми: виной тому обстоятельства. Не могу дать более исчерпывающего объяснения; не могу придумать ничего умнее, кроме как просить тебя о снисходительности.
Мне очень хотелось ответить в том же тоне, но я сдержался.
— Ты права, — процедил я. — Мне этого не понять. Если боишься заблудиться в переулках, имей в виду: я знаю медину как свои пять пальцев. Хоть сейчас могу тебя вывести.
— Нам уже помогают.
— Вот как? И кто же?
— Один человек.
— Один человек? Это не ответ. Он что же, ваш друг? Он здесь живет? Он местный?
— Этого я не вправе говорить.
Я застыл. Самые противоречивые чувства охватили меня. Мы разговаривали полушепотом, наклоняясь друг к другу; во весь вечер не имел я такой возможности впитать взглядом всю прелесть ее бледного лица, утомленного и оттого беззащитного. Я же, сбитый с толку, смертельно усталый, сам не знал, чего от себя ожидать в следующий момент.
— Чем больше ты говоришь, тем меньше я понимаю, — помедлив, признался я.
— Наверно, поэтому я заговорила далеко не сразу, — отвечала женщина. Дальнейших объяснений не последовало, да я их и не требовал.
Я уже собрался уходить, когда женщина вдруг произнесла:
— Расскажи еще про дельфинов.
— Что рассказывать? — отозвался я, обернувшись. — Дельфины больше не появятся.
— Почему?
— Почувствуют мою печаль.
— Ты спрашивал мое имя. Так вот: меня зовут Лючия.
— А меня — Мустафа.
Она протянула руку, я стиснул ее.
— К тебе, Мустафа, благоволят морские боги, и этим ты зацепил меня. Однажды я тоже вкушала их милость — в Мексике, на полуострове Баха-Калифорния. Очень далеко отсюда. То было время безграничной радости, ничем не омраченного счастья; там я встретила своего возлюбленного. Мы провели ночь на пляже, под звездным небом. Ты, наверно, знаешь, что это такое. Воздух был влажный, соленый, пена — белая, океан в темноте казался черным. Я тогда подумала: вот лучшая ночь в моей жизни. Я уснула под музыку океана, но скоро проснулась от совершенно иных звуков. Кто-то кричал на высоких нотах, пронзительно — и едва слышно из-за шума волн. Я села на песке, сгорая от любопытства, и вдруг, к своему изумлению, увидела стайку дельфинов. Дельфины ныряли в полосе прибоя, у самого берега; я не думала, что они могут подплывать так близко. Я не отрывала от них взгляда, а когда они наигрались и один за другим вернулись в глубины океана, пожелала им счастливого пути.
— Они охотились, — объяснил я. — Дельфины имеют обыкновение выгонять рыбу на мелководье. Застать их за этим занятием — большая удача.
— Это было чудесно. Я думала, ты поймешь.
— Я понял. Спасибо, что рассказала.
Я прижал руку к сердцу, хотя женщина, может, и не видела в темноте этого жеста.
С минуту она молчала.
— Просто есть вещи, доступные твоему пониманию, а есть — недоступные. И если я до сих пор скрывала правду о своей ситуации, то лишь из опасения, что ты не сумеешь эту правду понять.
— Судя по этим словам, ты не слишком высокого мнения обо мне.
— А я не упаду ли в твоих глазах, если все расскажу?
— Нет.
