надежды. Я словно плыла по темному бурному морю воспоминаний.
Мистер Слейд присоединился ко мне у перил. Его скрещенные руки были совсем близко от моих. Ветер ворошил его черные волосы. Сердце мое забилось чаще, как когда-то для мсье Эгера.
— Море освежает даже самый удрученный дух, — негромко, задумчивым тоном сказал мистер Слейд.
Я уже убедилась в этом и начала гадать, какие переживания подсказали мистеру Слейду эти слова.
— Всякий раз, когда я оказываюсь у моря, я испытываю такое благоговение, восторг и свободу! — Эти чувства охватили меня и теперь. — Его величие возвышает меня над моими мелочными заботами.
Мистер Слейд посмотрел на меня искоса.
— Такое величие умаляет род человеческий и показывает нам, насколько мы слабы в сравнении с силами природы.
— О да, — сказала я, — но во мне океан пробуждает несравненное чувство, что все достижимо. Я ощущаю себя в присутствии Бога.
Выражение мистера Слейда стало отчужденным.
— Как я желал бы разделить ваше преклонение перед Его присутствием, — сказал он. — Было время, когда я отрекся от Бога за Его жестокость.
Его горькие слова потрясли и напугали меня.
— Было время, когда я не хотел вновь переплывать море, потому что у меня не было сил оказаться лицом к лицу с прошлым.
Я поняла, что мистер Слейд предался воспоминаниям не менее мучительным, чем мои. Море опутало нас какими-то чарами, подняло к свету сокровеннейшие наши тайны. Вызволенные из уз суши и общепринятой сдержанности, мы могли говорить откровенно.
— Какое-то несчастье на вашем поприще шпиона? — спросила я.
У мистера Слейда вырвался невеселый смешок.
— Если бы я сосредоточился только на шпионаже, несчастье пощадило бы меня.
Воцарилось молчание, он вглядывался в дальний берег. Затем он заговорил голосом, из которого все чувства были выжаты.
— Одним из тех, за кем я шпионил в Париже, был профессор Сорбонны. Он возглавлял некое тайное общество, целившееся свергнуть короля Луи-Филиппа. Я играл роль честолюбивого радикального французского журналиста и был принят в общество. У профессора была дочь Мирей. Она вела его хозяйство и писала политические статьи о коррупции при дворе. Она была самой красивой и обворожительной женщиной, какую мне доводилось встречать.
В голос мистера Слейда вкралась нота тоскливой ностальгии. Как ни хотела я выслушать его историю, мне не нравилось, что он восхваляет женщину за достоинства, каких, бесспорно, недоставало мне.
— Мирей была католичкой и страстной, пламенной патриоткой, тогда как я был серьезным британцем и рукоположенным священником англиканской церкви. Она была мятежницей, а я — агентом, обязанным погубить ее и ее товарищей. Несмотря на наши различия, мы полюбили друг друга.
Хотя я внутренне содрогнулась, услышав про его любовь к другой женщине, я ощутила особое родство с мистером Слейдом. И он, и я полюбили неразумно. Я вспомнила намек его сестры Кэт на разбитое сердце и предположила, что их любовь ни к чему хорошему не привела.
— Мы с Мирей поженились, — сказал мистер Слейд. — Мы были очень бедны и жили на чердаке, но были счастливы. Вскоре она уже ожидала наше дитя. Она не знала, что я не был тем, кем представлялся, но вот наступил вечер, когда до рождения нашего ребенка оставалось совсем недолго. Один из членов общества узнал, кто я такой. И рассказал ей, что я английский шпион. В этот вечер она обличила меня. В ярости, в истерике. Обвинила меня, что я предал и ее, и ее дело. Я пытался успокоить ее, вымолить у нее прощение, что лгал ей. Я заверял ее, что после нашей встречи я проникся симпатией к мятежникам — и это была чистая правда. Я поклялся, что не доносил ни на нее, ни на ее товарищей своему начальству, и это опять-таки была чистая правда. Я предал мое собственное дело из любви к ней. Но Мирей отказалась поверить мне. Она назвала меня грязным подлецом и выбежала вон из дома.
Мистер Слейд стоял неподвижно, его руки сжимали перила.
— Я позволил Мирей уйти, потому что был чересчур гордым. Я думал, она скоро вернется, и мы помиримся. Но в следующую ночь полиция совершила налет на дом профессора, где проходило собрание общества. Они арестовали всех его членов. И среди них Мирей. Полиция доставила всех в тюрьму. Профессора казнили за государственную измену, а Мирей…
Мне показалось, что мистеру Слейду сдавило горло.
— Она в эту ночь родила в тюрьме нашего сына. Родился он мертвым. Она умерла несколько часов спустя, ненавидя меня.
Какое потрясение, ужас и сострадание испытала я!
— Мне так жаль, — пробормотала я, не в силах утешить его, и все же радуясь, что он доверился мне.
Его взгляд был устремлен на какие-то внутренние горизонты.
— Со смерти Мирей прошло семь лет. Семь лет, на протяжении которых я весь отдавался работе, потому что ничего другого у меня не было, хотя я начал сомневаться в нравственности того, чем занимался. Мирей научила меня видеть в мятежниках людей, угнетаемых своими правителями, союзниками моих начальников. Я отгораживался от этих мыслей и затворялся от всех, кто мог внушить мне привязанность и причинить новую боль. Но теперь мне кажется, солнце восходит после ночи, которая, думал я, будет длиться вечно. Я начинаю верить, что Бог благостен, а не только жесток. Он восполняет то, что отнимает.
Недоумение прозвучало в тихом голосе мистера Слейда. Он поглядел на меня, но я инстинктивно отвела глаза и не увидела, каким был его взгляд. Он заговорил почти неслышно:
— Я снова начал находить счастье и смысл в жизни.
Мои руки стиснули перила. Мне хотелось верить, что причиной его возрождения явилось наше товарищество; и все-таки я знала, что его красивая любимая жена остается моей соперницей, пусть она и умерла. Теперь я оказалась перед пугающим фактом: я влюблена в мистера Слейда, как прежде — в мсье Эгера, вопреки тому, что надежды на взаимность было не больше. Быть может, от его горя мистера Слейда отвлекли розыски господина Изабели Уайт, быть может, он терпит мое общество только потому, что я нужна ему, чтобы заставить злодея выдать себя.
Как и с моими предыдущими поездками, того, что произошло в Брюсселе, я никак не предвидела.
Мы сошли в Остенде и успели на поезд в Брюссель. Пока мы ехали по плоской голой бельгийской равнине, я смотрела в окно. Небо было свинцово и монотонно серым, воздух — теплым, затхлым и влажным. Ивы с подрезанными верхушками окаймляли поля, слагавшиеся в лоскутное одеяло различных оттенков зелени; вдоль дорог тянулись сонные каналы. Выкрашенные домики расцвечивали мирный пейзаж, никак не напоминавший о многочисленных войнах, ареной которых он бывал в прошлом. Сначала Бельгию завоевал Юлий Цезарь, затем ею правили франки, бургундские герцоги, а после них — Габсбурги; им на смену пришли императоры Священной Римской империи из Австрии и Испании, Франция при Наполеоне и Голландия под управлением принца Оранского. Наконец, в 1831 году, Бельгия обрела независимость и хранила мир во время революций этого года. Здесь и я выиграла битву — отстранилась от мсье Эгера, прежде чем любовь к нему погубила бы меня.
По приезде в Брюссель я села с мистером Слейдом в карету. Средневековые дома все еще теснили булыжные улочки вблизи бульваров, обрамленных величавыми особняками. Многоцветные кафе на тротуарах и рынки все еще полнились народом; воздух все еще пахнул смрадной рекой Сенна. Взгляд повсюду натыкался на бюргеров, облаченных в черные сюртуки и шляпы, а также крестьян в сельской одежде. Кругом переговаривались голоса на французском и фламандском. Я невольно выглядывала среди прохожих мсье Эгера. Мы въехали на Гранд-плас, главную площадь Нижнего Города. Колокол на башне готической ратуши отбил семь часов. Газовые фонари освещали волюты карнизов, прихотливые статуи и пышные золотые украшения, отличающие жилища членов купеческой гильдии. На востоке над склоном холма величественно возвышались башни церкви Святого Михаила и Святой Гудулы. Я смотрела за холм в