— Мы с вами еще увидимся?
И тут же пожалела о сказанном — слишком горячо это у нее вырвалось.
Фелипе ничего не ответил, а немного спустя сказал:
— Человек чести не станет целовать невесту другого. — Вздернув подбородок, он глянул ей в глаза. — Что бы вы сделали, если бы я поцеловал вас?
— Не знаю.
— Тогда я должен это выяснить. — Он обнял ее. Его губы коснулись ее губ, сначала нежно, испытывая ее желание, и, только дождавшись молчаливого ответа, сладость вспыхнула страстью.
— Теперь мы оба знаем, — прошептал он, выпуская ее.
Предполагалось, что теперь Анита поднимется в свою комнату, разденется и ляжет спать. Поспав, встанет и позавтракает с Эдвардом, словно ничего потрясающего не случилось.
Глава 3
— Сегодня ты выглядишь лучше. Свежее. Я же говорил, что хороший сон тебе на пользу.
— Да, Эдвард.
— Чем бы ты хотела сегодня заняться? Взять машину? Может быть, покатаемся по острову? — Он, как маленький мальчик, очень хотел доставить ей удовольствие.
— Я бы хотела посетить мамин дом. Хочу увидеть Каса-Эсмеральда.
— Конечно. Полагаю, ты подумала над моими вчерашними словами. Могу спорить — ты вчера легла спать и думала только об этом.
— Нет. Совсем о другом.
— Ты меня дразнишь. Ты же сама знаешь, что я подал отличную идею, и ждешь не дождешься, когда можно будет взглянуть на виллу, чтобы посмотреть, можно ли переделать ее в отель.
— Ты очень торопишься, Эдвард. Мне просто хочется увидеть дом.
— И ты его увидишь, моя дорогая. Увидишь! — Она уже заметила за Эдвардом раздражающую ее привычку повторять несколько раз одно и то же.
Вилла Каса-Эсмеральда находилась недалеко от города; к ней можно было добраться двумя дорогами — по опасной горной или по живописному шоссе вдоль берега. Было очень приятно ехать по прибрежному шоссе, опустив окна, и ощущать ветер на разгоряченных щеках. Местные жители считали климат своего острова умеренным, но по английским стандартам было жарко.
Эдвард водил машину осторожно, немного медлительно, обладая запасом терпения, рассчитанным на десять человек. Он не вышел из себя даже тогда, когда часть пути им пришлось тащиться за тяжело груженным осликом. На голове у ослика сидело сомбреро с прорезями для длинных шелковистых ушей, а когда они наконец его обогнали, Анита заметила, какое печальное выражение на морде животного.
Эдвард затормозил у ворот в форме огромного колеса. Над воротами виднелось название дома.
— Вот.
Он уже хотел следом за ней выйти из машины, когда Анита тронула его за рукав:
— Ты не возражаешь, если я пойду одна? — Эдвард, кажется, обиделся, поэтому она прибавила: — Не подумай, пожалуйста, что я тебе не благодарна, что ты! Может быть, не стоит этого говорить, но не знаю, как бы я прожила эти последние месяцы без тебя. Однако сейчас мне надо побыть одной. Я даже не знаю, понравится ли мне или, наоборот, будет страшно. Знаю только, что я должна пойти туда одна. — Он не поймет этого, устало подумала Анита. Но она ошиблась.
Эдвард все понял. Он шутливо вытолкнул ее из машины и надвинул себе на глаза новую соломенную шляпу, словно собрался вздремнуть минут сто.
Ей не сразу пришло в голову, что, наверное, она ведет себя подло: ведь годами слушая воспоминания Инез, он тоже хотел бы теперь посмотреть на дом. Подумав наконец об этом, Анита обвинила Эдварда в том, что он никогда никак не проявлял своих чувств, укорила за то, что он флегматичен, невозмутим, за то, что он — Эдвард.
Дорожка повернула, и вдруг сад словно поглотил ее целиком. Как раз на повороте Анита обернулась. Эдвард, сидевший в машине, показался ей большим и крепким. Эта мысль как-то успокоила Аниту, и она стала рассматривать то, что ее окружало.
Ей вспомнились истории о заколдованных местах и уголках потерянного рая. Анита шла по украшенным арками дорожкам, тут и там встречая уединенные местечки со скамейками, солнечными часами и фонтанами в мраморных бассейнах. Где-то Анита читала, что арабу приятны три звука — музыка, голос женщины, которую он любит (это, наверное, музыка, приятная для любого мужчины?), и звук текущей воды. Арабы кое-что понимали в этом, они знали, какие звуки доставляют наибольшее удовольствие их чувственным натурам. Анита провела бы в саду гораздо больше времени, если бы дом не обладал своим собственным притяжением.
Он оказался не зеленым, как можно было предположить, а белым, и каждой мелочью удивительно совпадал с тем образом, который она себе не раз мысленно рисовала. Да, мама часто его описывала, но увидеть и сравнить — это особая радость. Дом оказался совершенен в каждой детали.
Анита позвонила и прислушалась к настойчивым призывам звонка где-то в глубине дома. Дверь открыла женщина, которой было немного за пятьдесят. Приятное лицо, красивое не то чтобы чертами, но своим выражением. Округлое и мягкое, оно вполне соответствовало ее округлой невысокой фигуре. Рост ее вряд ли превышал пять футов, и ей пришлось немного откинуть голову, чтобы взглянуть на Аниту. Лицо не выразило интереса, и только в наклоне подбородка читался вежливый невысказанный вопрос.
Мяч оказался на поле Аниты, и она не знала, как отыграть его. Заметив чуть подобострастное выражение во взгляде женщины, Анита спросила:
— Ваша хозяйка — дома?
Крошечные ноги в домашних туфлях на мягкой подошве сделали три торопливых шага назад, прежде чем женщина, с удивлением и легким негодованием, ответила, словно сама еще не привыкла:
— Я и есть хозяйка. — Она усмехнулась. — Вы, может, думаете, это глупо, но я словно в прошлое вернулась на время. Я ведь служила семье Кортесов много лет, и мне трудно было представить, что сын арендует виллу на мое имя. — Испанцы люди темпераментные, и, если уж эта дочь Испании заговорила, ей не скоро захочется остановиться. Да Аните это и не нужно было.
— После смерти доньи Инез дом перешел к ее дочери, англичанке, которая не хочет здесь жить, и вот… — Женщина запнулась, сообразив, что делится секретами с посторонним человеком, да и девушка на пороге очень походила на англичанку. Анита, сделав собственные выводы, едва не подпрыгивала он восторга.
— Вы, наверное, Пилар. Мама часто о вас говорила, но я никак не ожидала встретить вас здесь. Я думала, вы уехали с виллы, когда дедушка умер. Мне очень приятно.
Старая служанка взглянула на Аниту:
— Но вы совсем англичанка! Ничуть не похожи…
— Я знаю. Совсем не похожа на Инез, — перебила ее Анита, не в силах сдерживаться. — Но я тем не менее, ее дочь.
Недоверие Пилар сменилось горячим восторгом, и, не зная, что делать — то ли промокнуть глаза краешком белого передника, отвесив Аните поклон, то ли прижать ее покрепче к своей обширной груди, она как-то ухитрилась сделать все сразу. И вот уже Анита идет за Пилар в прохладную прихожую; даже здесь слышится нежный звук текущей воды. Анита удивлялась этому, пока не заметила маленький домашний фонтанчик. Пилар остановилась, чтобы взглянуть на портрет испанца с темными печальными глазами и гордыми, застывшими чертами лица.
— Ваш дедушка, — сказала она Аните сдавленным от обуревавших ее чувств голосом.
Конечно, настроение Пилар не имело никакого отношения к портрету: она была тронута приходом Аниты, и Анита поняла, что ее собственное удивление не может сравниться с удивлением старой служанки. Это не те чувства, от которых можно избавиться в мгновение ока. Анита взглянула на портрет.
Портрет изображал человека, которому, наверное, еще только должно исполниться сорок, значит, он
