превратилась в ту неприступную, даже враждебно настроенную женщину, которую впервые увидела Анита.
— Вы уже были на Лехенде? — вежливо спросил Фелипе Санчес.
Сначала Анита подумала было, что он мог бы сойти за француза, но только потому, что казался менее темпераментным, чем испанец или итальянец. Старательно произносимые английские слова выдавали его гораздо больше, нежели смуглая кожа, делавшая его похожим на гордого и высокомерного испанца.
— Это родина моей мамы, — ответила Анита, приподнимая плечи, чтобы придать больше весомости своим словам.
— Да? — И опять этот испытующий, глубокий взгляд, который заставил ее отказаться от лжи даже в мыслях.
— Я бывала там только в своих мечтах.
— Что может быть лучшей причиной для приезда! Я вам завидую.
— Почему?
— Впервые увидеть остров легенды — незабываемое впечатление.
— Остров легенды, — пробормотала она. — Я и забыла, что остров Лехенда имеет именно этот смысл.
— Конечно, вам приходилось говорить на языке вашей матери? — заметил он.
— Боюсь, на устаревшем, — призналась она и прибавила печально: — Сейчас он мне кажется совсем непонятным.
— Все вернется, — с некоторой горечью произнес он. — Иностранный язык — как юношеские глупости, никогда не забывается совсем. — Анита не успела ответить, как испанец уже показывал в окно. — Если вы внимательно вглядитесь, то увидите африканский берег.
Крохотный мазок облака вырос в завесу, которая закрывала обзор, и только иногда в разрывах мелькало волнующееся море. Однако береговая линия Африки, о которой он упоминал, все не показывалась, и Анита решила, что ее спутник смотрит в иллюминатор глазами памяти. У него был вид бывалого путешественника, как, впрочем, и у Моники Перриман, неоднократно совершавших этот полет и легко примирившихся с хрупкостью летательного аппарата. Все страхи Аниты вернулись.
— Море, море! — От восторга с губ Фелипе вдруг сорвалось испанское восклицание, и Анита, подчинившись ему, посмотрела. Облака, будто вытканные из багровой пряжи, волшебным образом расступились, и взору открылись вулканические острова, состоящие из темных окаменевших глыб, фантастически овеваемых буйными ветрами и жадными поцелуями серого моря. Самолетик вот-вот нырнет в покрытую буйной зеленой растительностью красоту долины Пониенте, и Эдвард встретит ее, чтобы отвезти в лучший, а возможно, и единственный отель, который имеется в Кала-Бонита.
— Вас встречают? — спросил испанец заинтересованно, будто прочитав ее мысли.
— Да. — Этим ответом можно было бы и ограничиться, но демон противоречия заставил Аниту добавить: — Меня встречает жених. — Она, словно забором, попыталась отгородиться от него своими словами. Он понимающе улыбнулся и прищурил глаза.
— Понятно. — Это было одновременно утверждение, понимание и веселое неприятие, выраженное в одном слове. — Тогда давайте попрощаемся прямо сейчас. Расставания обычно бывают скомканы, и времени на искренние пожелания не остается. Желаю вам получить удовольствие от поездки, сеньорита. Полюбите мой остров.
— Я уверена, что так и будет. — Если ее слова прозвучали равнодушно, то это потому, что ее привела в раздражение его хозяйская интонация. Надо же — его остров!
— Мы вот-вот приземлимся. Если хотите, можете держать меня за руку, — предложил высокомерный испанец.
Анита взглянула на предложенную руку, от всей души жалея, что у нее не хватает храбрости отказаться, зная, что его ладонь двинется навстречу ее ладони. Так оно и вышло. Пальцы их крепко переплелись.
— Спасибо, — пробормотала она. — Конечно, мои страхи смешны…
— Не извиняйтесь, — произнес он чересчур резко. — Никогда не бояться — значит, не быть человеком.
— А вы когда-нибудь боитесь, сеньор?
Он не ответил, а странно насторожился, прислушиваясь. Анита знала, что мотор теперь гудит как-то по-другому, но решила, что так и надо и что машина готовится к посадке. Первый намек на то, что не все в порядке, послышался в перемене тона Фелипе и едва заметно усилившемся пожатии его ладони. Через секунду подозрение подтвердилось смыслом краткой речи Рока Беннета.
— Нет причин для беспокойства! — Почему они всегда это говорят, когда причины появляются? — Как видите, я перемахнул через посадочную полосу, но не волнуйтесь — мы сядем.
«Я не стану бояться, — подумала Анита. — Страх быстро растет. Я должна задавить его. Смешно, однако мы обычно преувеличиваем воображаемые страхи и преуменьшаем настоящие.
Двигатель издавал какой-то странный ноющий звук. Потом отрывисто кашлянул и совсем замолчал. Внизу, ряд за рядом в зловещем молчании проносились сосны; самолет пошел на снижение. Время от времени, небо и земля наклонялись под немыслимым углом. Чувства Аниты смешались в калейдоскопе ужаса и восторга. Ей казалось, будто она поднялась над собой, над своим собственным страхом. Да, она может погибнуть, но, удивительное дело, она не боялась, и эта мысль наполнила ее удивлением и благоговением. Если она останется в живых, это будет все равно что второй раз родиться. Этот ужасный опыт некоторым образом обогатит ее жизнь, появится большая определенность в ее жизни.
Лицо Моники Перриман застыло словно маска. Будто она что-то поняла.
Фелипе смотрел на Аниту, судя по внешности — типичную англичанку, может быть, с примесью скандинавской крови, принимая во внимание ее длинные золотистые волосы и неправдоподобно светлую кожу. Эта нежная кожа не скроет и малейшего румянца, а глаза — не то, что глаза испанских девушек — не могут спрятать чувств, горящих в душе, наоборот, отражают каждое их движение. В этом им вовсю помогал маленький носик, который за время их короткого знакомства морщился от смеха, трепетал от нетерпения и по совершенно непонятной причине один раз вздернулся от презрения; ее лицо, как зеркало, отражало все ее чувства. С такой девушкой мужчина всегда будет знать, что она о нем думает. Фелипе Санчес наблюдал, как изгибались уголки ее рта, выражая забавное недоверие, когда она пыталась осознать горечь их теперешнего положения. Увидел он, и как с благородной и трогательной решительностью вздернулся кверху ее подбородок.
Он искренне зааплодировал:
— Bueno![2]
Одна бровь — щепотка нежнейших птичьих перьев — взлетела вверх, выражая вопрос.
— Вы приняли неизбежное, сеньорита.
— Что… — сейчас ее серо-голубые глаза заглядывали в его глаза, а ее голос, несмотря на твердо принятое решение оставаться спокойным, был не совсем ровным, — неизбежное?
— Вы разве не знаете? — Что ей можно было ответить, этому очаровательному, полному надежды и собственного достоинства ребенку?
— Я понимаю, что самолет не может долететь благополучно, если ведет себя, как подбитая птица, — сказала она, остановив на нем выжидающий взгляд.
— Стоимость ремонта двигателя непомерно высока. Року придется выбросить его и купить новый самолет, так что, когда полетите назад, цена удвоится! — Неплохая психологическая подготовка, подумал он, говоря это и глядя, как улыбка тронула ее застывшее от страха лицо.
— Фелипе, почему вас называют el valiente? — спросила она.
Прежде чем он успел ответить, Рок закричал:
— Пристегнитесь перед посадкой!
Только он успел это произнести, как удар о землю, казалось, встряхнул все кости Аниты. Теперь, когда все закончилось, ей захотелось немного посидеть без движения, чтобы прийти в себя и, наверное, помолиться, но Фелипе этого не позволил. Он силой поднял ее на ноги и подтолкнул к выходу.
Самолет приземлился на хвост. До поверхности земли, казалось, опасно далеко, но стоило Аните замереть, как Фелипе Санчес толкнул ее в спину, выбросив из самолета. Анита неуклюже приземлилась и
