готов выплатить отпускные и совершенно вычеркнуть вас из своих списков. Временно, разумеется. Чтобы какой-нибудь излишне рьяный функционер не побеспокоил в течение этих двух-трех месяцев.
Разумеется, я понимал. Руководство отдела «У» не желало иметь ничего общего с человеком, который вляпался в двусмысленную историю. Да и хрен с ними.
– Понимаю. Рад, что мы нашли общий язык, – сказал я.
– Мы всегда его находили. – Кураторша улыбнулась и поднялась. – Отдохните хорошенько, дорогой вы мой Колун.
– Уже нет. Просто Родион, – усмехнулся я… и внезапно почувствовал себя мастерски изнасилованным.
Мордвинова с притворным огорчением постучала себя по лбу и начала прощаться. Я проводил ее до ворот сада, пообещал «непременно звонить», помахал вслед ручкой. Мерзкое ощущение использованной и выброшенной вещи не только не проходило, а даже усилилось.
Я вернулся домой. Там уже заливался телефон. Звонила Ирина. Голос ее звучал взволнованно:
– Родион… В общем, так. Относительно нашего договора. Я должна
– Надеюсь, у тебя достаточно крепкий желудок, – сказал я. – Сцена обещает быть неаппетитной.
– Приму противорвотное. Но ты-то не против?
– Желание клиента для меня закон. Только имей в виду, красавица, окончательная стоимость возрастет.
– Договоримся, – сказала она, как я когда-то, и положила трубку.
Не успел я привести мысли в порядок, телефон зазвонил снова.
– Здорово, Раскольник. Рыков на линии. Проверка канала на «прослушку» включена, все чисто, так что не мандражи. Итак, относительно ночной беседы. Что ты хочешь взамен?
«Твою шкуру, офицер».
– Сущую малость, господин подполковник. Первое: вы быстрым темпом и навсегда заминаете дурацкую версию, что столичного порнографа задрала Мурка. Полагаю, на самом деле виноваты бродячие собаки, которых развелось немерено.
– Не вопрос, уже делается. Дальше.
– Второе. Если Книга Рафли действительно поможет составить список кровососов, то копия списка – полная, без купюр – должна появиться у меня.
– Ты храбрый парень, Родя. Я всегда это знал. Годится, заметано.
– Ну и третье. Немножко наличных. Из конторы по устранению чрезвычайных ситуаций меня полчаса назад уволили, а жить на что-то нужно.
– Сумма?
– Договоримся.
Дьявольщина, до чего ж прилипчивое словечко!
– Когда и где встречаемся?
– Завтра в полдень. На Тещином болоте. Возьмите джип, дорога дрянная, настоящая канава. Доедете до ее конца, там уже будет стоять моя машина. Слева увидите тропку, ведет в кусты. Пешком движетесь по ней метров пятьсот. Там будет еще один отворот налево, я помечу красной тряпочкой. По нему – метров двести ходу. Выйдете на полянку. Там и стану ждать. Сходить с тропинки не советую, можете ухнуть в грязь по маковку.
– Понято, – сказал Рыков, ничуть не удивленный странным местом встречи. – Увидимся.
Эту ночь я решил тоже провести вне дома. Душа пребывала в беспокойстве, инстинкт самосохранения вопил благим матом, требуя непременно куда-нибудь укрыться. В надежное место, где меня ни за что не сообразят искать. Где даже не учуют.
«Где умный человек прячет опавший лист? – спрашивал Честертон и сам себе отвечал: – В лесу».
«Или в куче листвы, – добавил бы я, – которую навалили дворники». Тем более, в лесу я уже был.
Игнатьев (жил он прямо в котельной, там была смежная комнатка) встретил меня удивленным восклицанием:
– Уже наигрался Кодексом? Решил вернуть?
– Не совсем, – сказал я. – Надобно где-то ночку перекантоваться. Пустишь к себе, Родион Кириллович?
Он скривился. Пускать меня ему жутко не хотелось.
– А что за нужда?
– Опасаюсь, за книжечкой кто-нибудь придет. Помешает сладко почивать.
– Говорил я, что ты дурачок… – пробурчал Игнатьев. – Сколько ночей собрался квартировать?
– Одну.
– Плата знаешь какая?
– Догадываюсь, – сказал я и вытащил из рюкзачка фляжку. Фляжка была увесистая и теплая. На бойне я побывал каких-нибудь полчаса назад.
– Нет, тезка, скотскую кровушку ты сам хлебай. Мне б чего-нибудь послаще.
– Своей, что ли, наточить? – Я хохотнул.
– А ты брось ржать, жеребец.
– Не понял! – рыкнул я с угрозой. – Что за вурдалачьи шуточки?
– Все ты понял, Родя, – сказал Игнатьев строго. – Или сливаешь двести миллилитров
– Ну ты и упырь, – сказал я.
Игнатьев криво усмехнулся и открыл настенный шкафчик. Запаянных в целлофан систем для взятия донорской крови там была целая стопка. Как он их собирался использовать, любопытно знать? Если, не дай бог, выяснится, что для принятия кровушки у школьников, убью старого мерзавца собственными руками. Но позже.
Он достал из шкафчика пакет с системой, а еще красный медицинский жгут, бросил на стол.
– Управишься один или нужно помочь? Честно говоря, я бы предпочел, чтоб ты обошелся самостоятельно. Вид текущей
– Обойдусь без ассистентов, – сказал я. Потом разорвал пакет и вынул содержимое.
Мне вдруг показалось, что игла – с водосточную трубу диаметром, а трубочки – с пожарный рукав. Детская боязнь шприцев. Я усмехнулся, дождался, пока Игнатьев выйдет, закрыл дверь на крючок и перетянул руку жгутом…
Если правильно воткнуть иглу и хорошо работать кулаком, двести миллилитров крови можно нагнать очень быстро. Когда мешок, входящий в систему, наполнился, я живо распустил жгут, вытащил иголку, приложил к ранке смоченную в спирте ватку. Снял «Моссберг» с предохранителя. Только после этого откинул крючок.
Игнатьев сидел на корточках, прислонившись спиной к стене, и ритмично сглатывал. Трясло его, как от лютого холода.
– Иди, жри, паразит, – бросил я с отвращением и посторонился.
Вместо того чтобы встать на ноги, он опустился на четвереньки и хромающей иноходью устремился в комнату. В момент, когда он пробегал мимо меня, возникло острое желание выпустить пулю ему в башку. Я ударил изо всей силы кулаком по стене.
Посасывал он мое угощение минут пятнадцать. Звуки при этом издавал – хоть уши затыкай. Думаю, даже похотливый старец, получивший в полное распоряжение несовершеннолетнюю девственницу, причмокивал и отдыхивался вдвое реже. Чтобы не превратить трапезу в казнь, мне пришлось, в конце
