Я отобрал у него водку, прополоскал рот, выплюнул, а остатки выпил. Потом двинулся к «УАЗу».
– Далеко собрался? – озабоченно спросил Артемьич. – Родя, поверь, сейчас плохое время кататься на машине.
– Знаю. Кое-что взять надо.
Из багажника я достал старый портфель рыжей кожи. На боку можно было разглядеть выдавленное изображение кадуцея. Прихватив портфель с собой, я побрел обратно. Залез в вагончик, сел на лежанку. Голая кожа ощутила колючую поверхность одеяла. Я раскрыл портфель. Вынул салфетку в стерильной упаковке, «патронташ» одноразовых шприцев, несколько ампул, вату, пузырек муравьиного спирта.
Артемьич, устроившийся на второй лежанке, следил за моими действиями с тревогой.
– Это для чего такое богатство?
– Антисептики, болеутоляющие. Средства для ускоренного заживления ран…
Я наполнил шприц из двух разных ампул, стравил воздух, зажал пластиковую трубочку между губами. Протер бедро смоченной в муравьином спирте ваткой. Взял шприц тремя пальцами и, держа будто карандаш, вогнал иглу на полную глубину в мышцу. Медленно нажал на плунжер указательным пальцем. Медленно вытащил иглу. Показалась капелька крови, я накрыл ее той же ваткой и начал бережно массировать. Спустя десять секунд взялся за новую ампулу.
– …А также витамины и антибиотики. Утром буду как новенький.
– Можно посмотреть?
Я кивнул.
Артемьич взял пустую ампулу и без запинки прочитал:
– Нандролона фенилпропионат. Это какой витамин, если по-русски? Что-то я позабыл.
– Ю, – отозвался я. – От морщинок на х…
– Так вроде как раз от нандролонов он и сморщивается. Хотя переломы заживают быстрее, да.
– Больно умный, – сказал я.
– У нас в советские годы не только молочное стадо было, но и мясное. А бычки без кое-каких уколов уж больно медленно вес нагуливают. Вот мы и знакомились с достижениями ветеринарной фармакологии.
Он взял следующую ампулу, покрутил в пальцах, укоризненно покачал головой.
– Не хилая у тебя аптечка, Родя. И кто ж снабжает такими редкими витаминами?
– Дед Пихто.
– Это тот, который тебя воспитал? Ты не говорил, что его Пихтом зовут.
Большинство препаратов я действительно получал через деда. В свободной продаже они отсутствуют, а с его связями можно достать что угодно.
– Отстань, а? И вообще, ложись спать.
– Лягу, не волнуйся. Только сперва хочу над тобой маленечко пошептать.
– В каком смысле пошептать?
– В целебном. Заговоры, приговоры, молитвы. Куда полезней, чем всякая химия.
Я нахмурился.
– Давай конкретней. Колдовать, что ли, собрался?
– Колдуют колдуны, – сказал он неожиданно строго. – У меня другой профиль. Можешь называть народным целительством.
Решив, что ничего страшного от его «шептания» не случится, я махнул рукой.
– Ладно, приступай. Только…
– Про яйца помню, можешь не повторять. А сейчас ляг, закрой глаза и умолкни:
С инъекциями я уже разделался, поэтому выполнил его указание без возражений. Наклонившись над моим лицом так низко, что я почувствовал его кисловато-табачное дыхание, Артемьич забормотал что-то неразборчивое, убаюкивающее.
Подействовали на меня целительские нашептывания Артемьича или дедовы укольчики, но проснулся я от жуткой, болезненной эрекции. А еще – от ощущения чужого присутствия. Впрочем, тот, кто находился рядом, агрессивности не проявлял. Я осторожно, на крошечную щелочку, приоткрыл один глаз.
Рядом с лежанкой стояла крепенькая бабенка лет тридцати в синем халате с забрызганным молоком подолом. У нее были шальные серые глаза, полыхающие румянцем щеки и губы той формы и сочности, за которую иные дамочки продают душу дьяволу пластической хирургии. Уперев в бока полные руки, гостья с жадностью рассматривала ту мою часть, которая поднялась раньше хозяина.
– Интересуешься предметом, красавица? – спросил я вкрадчиво.
Она, вопреки ожиданиям, не вздрогнула, не взвизгнула. Перевела взгляд на меня и сказала:
– Так и есь.
Я захохотал. В этот раз по ее лицу скользнула тень легкого удивления.
– Ну так присаживайся поближе, – сказал я сквозь смех.
Она поняла мои слова чересчур буквально и после манипуляций с одеждой – менее ловких, чем у стриптизерши, но не менее возбуждающих – уселась сверху.
Некоторое время спустя, сообщив, что зовут ее Люба, она разведена, сюда прибыла на утреннюю дойку и что после девяти вечера ее можно, а вернее нужно найти по такому-то адресу, моя нежданная гостья удалилась. Я повалялся минут пятнадцать и встал.
Затылок все еще побаливал, но очень незначительно. В остальном я чувствовал себя прекрасно. На лежанке, где спал Артемьич, обнаружились вычищенный и смазанный «Моссберг», налобный фонарик, складной нож, мобильник – наверняка безнадежно испорченный водой, и моя одежда. Все еще влажная, но уже не мокрая. Возле порога стояли ботинки. Вместо шнурков были вдернуты толстые капроновые нитки.
Ежась от прикосновения влажной ткани, я быстренько оделся и проверил телефон. Как и следовало ожидать, купание в озере оказалось для него фатальным. Что ж, спишем в непредвиденные расходы. Надеюсь, мадам Мордвинова не станет ерепениться, и МЧС без лишней волокиты накинет к гонорару дополнительные двести пятьдесят – триста евро. Пожалуй, стоит известить кураторшу об этом уже сейчас. А заодно доложить о событиях прошедшей ночи. Кажется, у Артемьича есть мобильник.
Распахнув дверь вагончика, я зажмурился от яркого солнца, а первым, что увидел, когда сетчатка адаптировалась, были коровы. Они лениво выходили из загона, толкаясь боками и тряся тяжелыми головами. Слева и справа гарцевали на конях пастухи – лишь чуть менее понурые, чем их подопечные. Музгара я нигде не заметил, зато разглядел, как вдалеке пылила удаляющаяся грязно-белая «Газель» с доярками. Артемьич сидел на корточках возле моего «УАЗа» и курил, подкрашивая напитанный коровьими ароматами воздух запахом самосада. Увидев меня, он приподнял бейсболку в шутливом приветствии.
Я с хрустом потянулся и прихлопнул севшего на щеку слепня. Переполняемый ощущением здоровья и силы, спрыгнул с лесенки. Ночные похождения казались не то затершимся давнишним воспоминанием, не то вообще вымыслом – страшной историей, услышанной в полудреме из радиоточки.
– Как самочувствие? – поинтересовался Артемьич.
– Отличное. – На стенке пастушьего вагончика висел рукомойник, и я направился к нему. – Просто отличное.
– Оно заметно, ага.
– Раз заметно, чего спрашиваешь?
Вода в рукомойнике оказалась почти горячей, наверняка наполняли из чайника. И это было прекрасно. Знаю, что мужчина может считаться крутым только в том случае, если принимает по утрам ледяной душ или того краше – обтирается колючим снегом, стоя по колено в сугробе. Но гнаться за имиджем супермена в ущерб комфорту? Когда этого не может оценить даже доярка Люба? Да бросьте.
Орудуя нашедшимся тут же кусочком мыла, я вымыл шею и лицо, руки до локтя. Прополоскал рот и пригладил мокрой пятерней волосы.
– Слушай, Артемьич, ко мне тут красавица заглядывала…
– Люба-то? – Чепилов покивал с серьезным видом. – Хорошая девушка. Не шалава какая-нибудь.
– Уверен? Тогда какого хрена она приперлась к незнакомому мужику?
– Не приперлась, а пришла. Потому что я попросил. Так и так, говорю, лежит в шатре добрый молодец, снится ему красна девица. Возможно, с твоей внешностью. Вот она и заглянула проверить. Судя по тому,
