очень уж быстро садятся.
Я бросил взгляд на часы.
— Ого! Народ, уже полчетвёртого. Давайте спать, что ли…
Фил долго молчал.
— Дураки вы оба, — сказал он наконец. — Всякий раз вам что-то необыкновенное на голову сваливается, а вы ни сном ни духом… Только и можете… А, что с вами разговаривать!..
В дверях Кабан остановился.
— Знаешь, чем «харлей» лучше девушки? — спросил он у меня.
— Отстань, — отмахнулся я. — Задолбал.
— Нет, всё-таки знаешь?
— Отстань, говорю! Не знаю и знать не хочу.
— Даже самый отъявленный моралист не против, если у тебя больше одного «харлея».
Я остановился как громом поражённый. Обернулся.
— Так ты…
Кабанчик прижал палец к губам и заговорщически подмигнул.
Вот такая история. Вроде всё кончилось, а я всё хожу и думаю: что, если следующим летом прихватить с собой Серёгу и поездить с ним по кое-каким местам? Очень подозрительным, кстати говоря, местам…
И ещё… Вы случайно не знаете, как устроен космический корабль?
3
Волка ноги
Ленка позвонила в ночь, когда я пнул ежа.
Верней, я пнул ежа в ту ночь, когда позвонила Ленка. То есть, конечно, не пнул, а так, отшвырнул ногой, чтоб не мешал. Что называется поддел… Впрочем, кто кого поддел, это ещё вопрос. Ёж к осени матереет, колючий становится, ужас, наступишь — мало не покажется. Мне, во всяком случае, не показалось.
Так. Вижу, придётся пояснять. Начинаю сначала.
Я в тот раз заночевал у Серёги. Бывает так: зашёл с джин-тоником и засиделся. Было холодно, ближе к вечеру и вовсе хлынул дождь, Серёга выделил мне раскладушку и матрас, и я решил остаться. А ночью, в половине третьего, вдруг затрезвонил телефон — настырно, громко, резкими междугородними звонками. Кабанчик спал как мёртвый, а телефон всё звонил и звонил. Я ворочался с боку на бок, наконец не выдержал, поднялся, завернулся в простыню и поплёлся отвечать.
Коридор в Серёгиной квартире узкий, тёмный и ужасно захламлённый, свет в нём включается где-то у входной двери, луна в окошко светит кое-как, естественно, ни хрена не видно. Я лишь успел заметить, как под ногами у меня заметалось что-то маленькое, решил, что это кошка (у Серёги дома два котёнка), и поддел её ногой, чтоб ненароком не наступить. А это оказался ёж! То есть это я потом узнал, что это ёж, а в тот момент просто ничего не понял. Шёл я босой, поэтому завыл и рухнул как подкошенный, впотьмах уронил на себя прислонённую к стене кроватную сетку и некоторое время беспомощно барахтался под ней, а проклятая зверюга атаковала меня то слева, то справа, то откуда-то снизу, пока в итоге не удрала на кухню.
Знатный ёж. Противотанковый, не иначе.
Телефон продолжал звонить. Ругаясь шёпотом, я наконец освободился, дохромал до телефона и сорвал трубку. Наверное, так индейцы сдирали скальпы с бледнолицых — одним движением и сразу; аппарат чуть на пол не упал.
— Да! — крикнул я, скребя исколотую ногу. — Алло!
— Серёжка, ты? — отозвался женский голос.
— Нет, не я, — недружелюбно буркнул я. — Сергей спит. Позвать?
— Не надо, — нисколечко не смутились на том конце провода. — Это я, Ленка!
— Какая ещё Ленка?
— Рогозина.
Звонили откуда-то издалека. Пауза между фразами была огромная — секунды полторы, можно было физически ощутить, как слова летят с орбиты через спутник. Мгновение я соображал, что к чему. Потом вдруг до меня дошло: Ленка!!!
Я так и сел, где стоял.
Ленка — историк и этнограф. По совместительству немножко археолог. Живёт на Чукотке, там и родилась. Ужасно интересный человек, Я с ней познакомился, когда на северах работал; очень мы тогда сдружились. Переписывались, конечно, но звонить друг другу как-то не решались.
— Ленка? Сумасшедшая… Слушай, а это правда ты? Как ты меня… Впрочем, что я говорю — я ж сам тебе Серёгин телефон дал… Ты откуда звонишь?
В трубке раздался смех.
— С Чукотки, откуда ж ещё? Сколько у вас там сейчас?
— Чего «сколько»? — не понял я. — Градусов, что ли?
— Времени сколько!
— Ах, времени… Полтретьего.
— Тогда понятно, отчего ты так тормозишь. Я приезжаю послезавтра. Встретите меня?
— Встретим… Погоди! Когда встречать? Ты каким рейсом летишь? Не клади трубку! Погоди! Алло!
Ленкин голос снова рассыпался смехом.
— Я поездом, — сообщила она, — «Кама», восьмой вагон. Я завтра экзамен в Москве сдаю, а после — сразу к вам. Так встретите?
— Конечно! Ждём!
— Вот и хорошо. Увидимся!
И она повесила трубку.
Некоторое время я неподвижно сидел и слушал короткие гудки. Ёж на кухне громко топал, рылся в кошачьей миске и пыхтел как паровоз. Наконец я совсем проснулся, ощупью двинулся в комнату и растолкал Кабанчика.
— Ленка в Пермь приезжает, — сообщил я.
— Какая Ленка?
— Рогозина. Только что звонила.
— Которая с Чукотки, что ли? — осведомился Серёга, зевая до хруста в челюстях.
— Она самая…
— Ну и дура, — проворчал он. — Чем звонить, лучше бы икры прислала баночку по почте за такие деньги… Чего тут смотреть-то осенью? Нет чтоб летом приехать… И ты тоже дурак. Будить-то зачем? Это ты там грохотал в коридоре?
— Я. Я на ежа наступил. У тебя откуда ёж?
— В парке вчера подобрал. — С этими словами Кабанчик повернулся на другой бок и тотчас захрапел.
Я не придумал ничего лучшего, кроме как последовать его примеру: улёгся и тоже попытался заснуть.
Трезвость — норма жизни. Это аксиома.
Истина — в вине. Тоже, между прочим, аксиома.
Первая вроде бы звучит благоразумнее, зато вторая проверена временем.
К моменту когда Ленка надумала ехать в Пермь, мы с Серёгой уже почти бросили пить. Вернее, если
