Счастье за углом

замер и тихо сказал:

— Извини.

Я покачал головой.

— Как ты вообще можешь упускать их из виду хоть на минуту?

— У них есть мама, которая волнуется за нас всех. Она представляет все возможные катастрофы и покупает им шлемы.

— Я серьезно.

Джон затянулся сигарой, выпустил длинную струю дыма.

— Лучше бояться того, что можешь потерять, чем вообще не иметь.

— Надеюсь, ты их не потеряешь.

— Брат, я знаю, что нас растили католиками, но с каких пор ты превратился в фильм Мэла Гибсона?

— Что?

— Ну этот, «пытай меня сильнее» и «страдание во благо».

— В день, когда погибли Этан и Шерил.

— Ты в этом не виноват. Сколько раз тебе повторять? Ты не мог их спасти. Да, в тот день ты должен был присмотреть за Этаном дома, но ты поссорился с Шерил по поводу того, чей график важнее, так что она сама его забрала. Это жизнь.

— Можно сменить тему?

— Нет. Мне, кстати, очень жаль, что я не могу отследить и блокировать все твои контакты с Равелью. Сестра Шерил — больная женщина, у нее свой тайный комплекс вины. Только так можно объяснить ее отношение к тебе. Ты не сделал ничего плохого, но отказываешься в это верить, что говорит о том, насколько глубоко ее щупальца проникли тебе в мозг. Закоротили здравый смысл. Она сидит в своем логове в Трамп-тауэр и ждет момента, когда снова может сделать твою жизнь невыносимой. Подумай, что она может сделать вэтом январе, чтоб переплюнуть предыдущие?

— Буду думать, когда она сделает свой шаг. Я не хочу об этом говорить.

Тон моего голоса заставил Джона замолчать. Мы сидели и курили в мрачной тишине — примерно минуту.

— А что там с двумя девочками? — спросил Джон.

— Что ты имеешь в виду?

— Девочек. Маленьких человеческих девочек. Одной примерно семь, другой приблизительно двенадцать. Ты просил Монику подобрать для них рождественские подарки. Видишь ли, именно так работает счастливая семья: все делятся информацией. Моника сказала, что ты играешь суррогатного папочку для двух маленьких девочек.

— Я никому никакой не папочка. Я просто пытаюсь помочь двум детям. Коре и Иви. Они хорошие девочки. Я не хочу о них говорить.

— Хм-м. Тогда расскажи мне о Кэти Дин. Она безопасная тема для разговора?

— Да не о чем рассказывать.

— Ну уж извини, у тебя, э-э, отношения с женщиной, которую журнал «People» каждый год из прошедших десяти вносил в списоксамых красивых людей мира. Уж поделись с братом. Хоть парой слов. Кусочком информации, любой.

— У нас не «отношения». Мы друзья. Ей нравится со мной разговаривать. Я ей нужен. Но она может получить кого угодно. Даже сейчас. Она считает себя уродливой, но в ней до сих пор естьэто.

— Это?

— Она… — Я попытался найти слова, бездумно наблюдая за темной компьютерной рыбой. — Она одной улыбкой может вдохновить армию.

— Елена Троянская? Ты влюбился в Елену Троянскую?

— Я не… Твою мать, Джон, не заставляй ронять тебя на пол и вспоминать болевые приемы.

— Со шрамами все плохо?

— Помнишь мастера-штукатура, который играл в покер с нашим стариком? Того, что обгорел во Вьетнаме?

— О господи. Того, которого мы называли Фредди Крюгером, когда он не слышал? Она теперь выглядит так же?

— Да. Словно кто-то расплавил ее кожу, провел по ней вилкой и окрасил в несколько разных оттенков искусственной кожи. Красный, розовый, коричневый.

— Черт. Она позволила тебе рассмотреть свои шрамы? Те, что не на лице?

— Не специально. Там были особые… обстоятельства.

— Ага.

— Не такие.

— Да ладно тебе кокетничать. Признай. Она просто не могла устоять перед тобой.

— Могла и может.

Джон задумчиво кивнул.

— Кэтрин Дин хочет подцепить моего брата.

— Джон, еще пара слов — и я выбью дурь из твоей черепушки.

— Сексуальная кинозвезда хочет сцапать моего братика, — продолжил он, улыбаясь. — А мой братик выглядит как большой волосатый тролль на экзамене по выживанию — хоть и подрезал бороду из уважения к кинозвезде, — и он большой спец по проеданию себе мозга, но при этом заарканил самую красивую женщину мира. Даже со шрамами она все еще Кэтрин Дин, девушка с «этим». Bay. Можно сказать Монике? На меня тоже прольется благодать, по ассоциации.

— Я ее не «заарканил». Я просто к ней зашел, застал врасплох и предложил дружбу.

— Великолепная женщина на тебя запала, а ты даже не понимаешьпочему. Шерил могла бы выйти замуж за принца, за наследника греческих судоходств, или за кого-то из основателей пяти сотен крупнейших компаний Америки, или за Кеннеди, но вышла она за тебя.

— Я джентльмен, и у меня хорошие зубы. Вежливость и гигиена рта — вот ключ к привлекательности.

— Для Шерил ты был незыблемой скалой, — мрачно сказал Джон. — Она хотела, чтобы кто-то мог встать между ней и ее богатой семейкой и сказать им отвалить нахрен, а ты это смог. Ты дал ей шанс жить собственной жизнью, и не важно, нравилась ли ей потом жизнь, которую она сама выбрала; она любила тебя за то, что тебе хватило характера жениться на ней и не ждать ни пенни из ее наследства. Ты, кстати, былмоей скалой, когда мы росли, а наш старик издевался надо мной, потому что я был толстым и застенчивым. Ты ему противостоял. Ты присматривал за мной. Если бы не ты, я стал бы гребаным монстром, только чтобы показать старику, что могу быть сильным. — Я начал качать головой, но Джон хлопнул меня по плечу и продолжил: — Ты скала, которая никогда не даст трещину. И я не сомневаюсь, что Кэтрин Дин сразу почуяла это в тебе.

Я поболтал кофе в чашке, потом допил его одним глотком. Когда-то, стоя в ювелирном магазине Джеба и глядя, как он превращает большой необработанный рубин в закругленный кабошон, я слышал, как он говорит заказчику — байкеру, довольному, что такой крутой камень окажется у него в кольце: Даже у самого твердого камня есть линия перелома.

Смерть Этана и Шерил привела к излому. Я знал, что трещина все еще во мне, и понимал, как она опасна для тех, кто верит в незыблемость камня. Если бы я верил в то, что встречу сына после смерти, я давно покончил бы с собой. Такой излом просто не зарастить.

Любовь к Кэти заставила меня сомневаться в себе как никогда. Я больше не был надежной скалой и никогда ею не буду.

КЭТИ

Скользкий глиняный пол в коровнике и боксе для телят сменился ровным плотным слоем мелкого