Толмачев Иван Павлович
В степях донских
Начало борьбы
В Петрограде революция... царя скинули!!!
В тесных вагонах, на душных полустанках, в станицах Дона полз из уст в уста будоражащий душу слух.
Слух полнился, ширясь, плыл неудержимой лавиной по степям.
В столице Войска донского; городе Новочеркасске, захлебываясь, звонили телефоны, лихорадил телеграф страшными словами:
— Всем... всем... всем! Самодержавие пало. Власть перешла к Временному правительству. Совершился акт величайшей исторической важности. В ближайшие дни предполагается...
И, подхлестывая взмыленных коней, летели от станицы к станице, от хутора к хутору верховые гонцы, развозя эту необычную весть. А вслед ускакавшим мчались другие с экстренными сообщениями, приказами войскового атамана и правительства: «Вольный, свободолюбивый Дон, верный своим традициям, российскому престолу с верой в бога уповает на доблестных сыновей своих. Собрания, манифестации с красными знаменами, беспорядки на шахтах, рудниках, железнодорожном транспорте запрещаются!»
В замысловатых, полных тумана официальных бумагах, в пакетах со строжайшими приказами, в шифрованных депешах — полная растерянность, удрученность, жалкая попытка остановить стремительный бег событий, сохранить старое.
А в станицах, слободах, хуторах тихо. Припорошенные снегом-первенцем, в сонной дремоте мирно лежали казачьи курени, крестьянские избы, рабочие поселки горняков. В февральскую синь неба лениво ползли сизые столбы пахучего кизячного дыма. Непривычно пусто стало у станичных правлений, на майданах, у гостеприимно распахнутых, всегда шумевших ранее пьяными песнями монополек.
Но обманчива эта тишина. Оттуда, из бурного и непонятного Питера, с далекого фронта, из грязных, завшивевших окопов тянутся сюда, в тыл, сотни невидимых нитей, доносится глухой, тяжкий отзвук войны, слышатся непривычные уху, будоражащие душу тайные слова: революция... равенство, свобода... земля — крестьянам, власть — рабочим.
И живет своей настороженной, чуткой, противоречивой жизнью далекий от центра, от фронтовых тревог тыл — казачья сторона.
Прибудет по случаю ранения в родную станицу служивый или забредет знакомый человек с ворохом новостей и — словно кнутом кто стеганет по округе: «Оттелева прибыл! С вестями!» И горит в доме всю ночь огонек: круглые сутки идут с расспросами станичники, хуторяне. Усевшись на лавки, на пол, притулившись у печки, неистово дымят цигарками, жадно ловят каждое слово о войне, о «германце», о том, «што оно содеялось в Питере с царем да министрами». Слушают, двигая в раздумье буграми желваков, молча жуют невеселые окопные новости. Тут же закипает горячий спор про свои казачьи дела.
Прибыв с фронта в станицу Каменскую в феврале 1917 года, я сразу же почувствовал дыхание этой жизни, назревание большого перелома в судьбах людей, начало борьбы революционных сил с контрреволюцией.
Однажды вечером местные казаки-богатеи тайком созвали собрание в здании банка, чтобы избрать угодные им местные органы власти — атамана и гражданский комитет. Меньшевики поддерживали их. Только большевики станицы решительно выступили против махинаций богатеев. В самый разгар собрания мы, представители парторганизации, окруженные рабочими, ремесленниками, беднейшими казаками, входим в зал. Требуем отложить выборы, оповестить трудящееся население округа и с его участием решить этот вопрос об атамане и гражданском комитете. Вопреки вою и свисту власть имущих, председатель Каменского комитета РСДРП (б) Е. А. Щаденко, поднявшись на трибуну, бросает гневные слова:
— Что же это за демократия такая? Кто дал вам, господа, право лишать народ возможности избрать свои органы управления? Где же равенство, братство, о которых вы здесь кричите? Под шумок пытаетесь снова протянуть к власти тех, кого народ вчера прогнал в шею. Не выйдет!
Свист, топот, крики заглушили речь большевика. Несмотря на наши энергичные протесты, собрание избирает окружного атамана. В гражданский комитет входят: брат окружного атамана Богаевского — директор женской гимназии Митрофан Богаевский, адвокат эсер Манохин и другие ставленники буржуазии.
Щаденко успокоил:
— Не унывать, друзья! Скоро созовем бедноту, ремесленников, рабочих и выберем своих представителей в гражданский комитет. А пока разойдемся и будем разъяснять трудящимся неотложные задачи текущего момента.
Через два дня партком провел в здании реального училища собрание рабочих, ремесленников и представителей станичной бедноты. Там избрали своих представителей в местные органы власти и дали им наказ: контролировать работу комитета, отстаивать интересы трудящихся.
Большевики Каменской, конечно, понимали, что только Совет рабочих, казачьих и крестьянских депутатов удовлетворит нужды и чаяния народа. Но к выборам его мы еще не подготовились. Отказываться же от участия в работе гражданского комитета и отдавать его на откуп местной буржуазии считали неразумным. Следовало использовать все средства для завоевания масс.
Против правильных мероприятий нашей партийной организации ополчились меньшевики. Они и на этот раз показали себя верными слугами буржуазии. Лидеры меньшевиков Акатнов и Марченко предлагали поддержать мероприятия гражданского комитета, направленные на продолжение империалистической войны. Большевики станицы единодушно высказались против вредной установки меньшевиков.
Огромную помощь в борьбе за завоевание власти Советов оказали нам знаменитые Апрельские тезисы В. И. Ленина. В них мы ясно увидели свои задачи. Работать стали энергичнее. В короткое время приняли в партию сорок человек из числа горняков, казачьей и крестьянской бедноты. Создали профсоюзы рабочих-металлистов, шахтеров, портных, сапожников, полиграфистов. Их возглавили большевики Е. Щаденко, М. Бувин, Н. Мусин и другие. Появился в Каменской окружной Совет казачьих, крестьянских и рабочих депутатов.
Конечно, это пока был не тот Совет, какие мы узнали после Великого Октября 1917 года. Как много еще требовалось усилий, борьбы для того, чтобы он стал настоящей властью трудового народа! А пока рядом с окружным Советом оставались и действовали атаман, войсковое правительство, гражданские комитеты в станицах, полиция.
В самом Совете находились люди самых различных политических взглядов. Его заседания всегда сопровождались ожесточенными спорами, а принимаемые решения часто не отвечали требованиям трудящихся.
Так, например, было с вопросом о земле. Как решил его Совет? Никак. Депутаты-большевики настаивали на немедленной передаче помещичьих земель крестьянам, меньшевики — против.
— Разве можно делить земли помещиков? Это же беззаконие, грабеж! — кричали они. — Надо ждать созыва Учредительного собрания. Оно решит все по справедливости.
Вдруг в Совет стали поступать сведения: иногородние крестьяне многих сел и хуторов Донецкого округа захватывают и засевают земли помещиков Грекова, Крюкова, Скосырского, Калмыкова, Карпова, Ефремова. Крестьяне с восторгом встретили большевистские лозунги о земле и не стали ждать «учредилки».
Еще более горячие споры разгорались в казачьих полках, расквартированных в Каменской и ее окрестностях. Несмотря на то, что офицеры строжайше запретили штатским и всем, кто не является казаком, заходить в расположение воинских частей, большевики-агитаторы проникали в казармы.
Бывало придет туда солдат-фронтовик большевик Семен Иванович Кудинов, усядется где-либо в сторонке. Окружат его плотным кольцом казаки, молчат, затягиваясь махорочным дымком, ждут с нетерпением ответа на свои наболевшие вопросы. А он тоже не спешит, знай себе самокрутку посасывает
