командиров. Все усталые, запыленные. У одного правая рука безжизненно повисла на повязке, сквозь которую сочилась свежая кровь. «Наверное, только сейчас побывал в бою», — подумал брат и подал Ворошилову запечатанный пакет.
Климент Ефремович на ходу прочел записку, сурово сдвинул брови.
— Получите все необходимое. — Немного подумав, спросил: — А везти-то как будете? Перестреляют казаки, перебьют вас, а оружие...
— Нет, товарищ Ворошилов, — решительно заявил Петр, — такого не случится. Охрана у нас надежная.
Тут же командарм приказал отпустить 500 винтовок, четыре пулемета, гранат и десять тысяч патронов.
Оружие доставили в отряд благополучно. Новенькие, смазанные маслом винтовки, вороненые пулеметы, отливающие латунным блеском обоймы патронов вызвали у бойцов бурю восторгов.
А утром наша разведка донесла: белоказаки перехватили все пути из Морозовской и, расставив засады на дорогах, подкарауливают, ждут красногвардейцев с оружием. Прозевали! Этой же ночью мы вооружили бойцов.
— Молодец, Петро, — обнимал брата Щаденко, — Теперь вооружим новобранцев.
Но запись добровольцев по-прежнему шла медленно. Истекали третьи сутки со дня объявления набора, а записались только единицы.
Между тем близился час наступления. Надо что-то предпринимать. Собрали на площади митинг, кто- то из командиров выступил с яркой, зажигательной речью.
Приняли нас очень хорошо, аплодировали вволю, кричали: «Правильно!», но... в отряд не записывались. Каждый жался, оглядываясь на соседа. Мы недоумевали: как быть? Не объявлять же мобилизацию?
К концу митинга к нам подошел один из хуторян. Раскрыл кисет, закрутил козью ножку с пол-аршина, хитровато прищурил левый глаз.
— Так, хлопцы, у вас дила нэ пидуть, — заявил он категорически.
— Это ж почему? — раздались голоса командиров.
— Гуртом в отряд воевать нэ пидуть, люди запуганы разной брехней, яку скризь россказують брехуны. — Понизив голос до шепота, он сообщил такие новости, что волосы дыбом встали: — Из казачьих станиц агитаторов подсылають, россказують, що будто всих, хто запышецца в Красну гвардию, козаки вишать будуть. Усих: и батькив, и матырив, и дитей маленьких. А батюшка вчора с амвона говорыв, що, хто к красным пиде, комиссары антихристову печать будуть ставыть на лоби.
Мы удивленно переглянулись, и у каждого мелькнула одна мысль: «Враг опередил нас с агитацией».
В этот же вечер решили отдельно побеседовать с каждым из тех, кто мог бы вступить в отряд. А чтобы предатели и притаившиеся шпионы не узнали имена крестьян, вступивших в Красную гвардию добровольно, решили собрать всех мужчин призывного возраста и инсценировать медосмотр, какие проводились раньше на призывных пунктах. Кто-то вспомнил, что врача-то у нас нет. Один из командиров предложил возложить эти обязанности на бывших ефрейторов царской армии, отменных пулеметчиков Пенкина и Ковалева, людей солидных и опять же — с бородами.
Неизвестно, почему именно последнее обстоятельство должно было служить признаком принадлежности к медицине, но товарищ горячо доказывал:
— Для убедительности и солидности.
Доводы его приняли за шутку, но никто не возражал.
На другой день, с утра, наша «приемная» комиссия начала работу. Во дворе, где помещалось здание сельского Совета, собрались сотни людей. Всюду веселый шум, соленые шутки, гогот.
В коридоре важно восседают «врачи». Особенно усердствовал Т. А. Ковалев. Окинув «клиента» многозначительным взглядом, он начинал такой разговор:
— Голову, руки, ноги имеешь?
— Имею.
— Ложку в руках держать можешь?
— А як же? Конешное дило.
— Ну, тогда и винтовку держать сумеешь, — заключал Тимофей и решительно кивал сидевшему рядом Пенкину: — Пыши его в антилерию.
Тут же с каждым новобранцем беседовали командиры, тщательно отбирая людей в отряды. Принимали в первую очередь молодых и физически здоровых. Остальных распустили по домам.
Справедливости ради следует заметить, что не все соглашались уходить. Их убеждали, успокаивали, советовали заниматься хозяйством.
К вечеру подсчитали: осталось около 400 человек. Все это люди крепкие, жизнерадостные.
Распределив новое пополнение по взводам, ротам и батальонам, мы выступили по направлению на Милютинскую. Одновременно из Качалина двинулись и отряды под командованием Н. Харченко.
Буквально перед выходом стало известно об окружении и крайне тяжелом положении Маньково- Березовского отряда, на который неожиданно напали белоказаки. Щаденко приказал командиру отряда Степану Стеценко немедленно помочь товарищам. Но самолюбивый, неуживчивый Стеценко, человек с кулацкими замашками, решительно отказался выполнять приказ.
— На кой черт нам нужны маньковцы, если самим казаки не дают покоя? — кричал он. — Не пойдем!
Уже на марше верховой нагнал наш отряд и передал письменное приказание: идти на Маньково- Березовку.
В пути мы узнали о гибели отряда Подтелкова и Кривошлыкова в районе хутора Пономарева. Печальную весть сообщил штабу чудом вырвавшийся из лап врага редактор газеты Донревкома Френкель. После выполнения боевой задачи нам предстояло свернуть в хутор Пономарев и покарать злодеев.
Маньково-Березовский отряд удалось быстро освободить из осады. В это время красногвардейцы под командованием Щаденко и Харченко взяли станицу Милютинскую. Телефонная связь сохранилась, и мы кратко доложили штабу о прошедшем бое. Щаденко распорядился: движение на хутор Пономарев приостановить до полного выяснения обстановки, закрепиться и ждать указаний.
Это неожиданное изменение маршрута объяснялось тем, что противник внезапно активизировал свои боевые действия. Выбитые из Милютинской, изрядно потрепанные в боях, белоказачьи части полковников Секретева и Конькова, подогретые суровым приказом атамана Краснова, бросились на Донецкие отряды с новым ожесточением.
Они перехватили дороги, ведущие из Маньково-Березовской в Милютинскую, где разместился штаб красногвардейских отрядов. Потом со стороны хутора Селиванова пошел в наступление пехотный полк, сформированный совсем недавно из стариков-бородачей. Бородачи упорно, в полный рост лезли на наши наспех вырытые окопы, видимо подавая пример молодежи, шедшей в задних цепях. Даже в то время, когда дружные залпы красногвардейцев опустошали их ряды, старики упрямо наступали, норовя вызвать на рукопашную схватку.
И все же, несмотря на превосходство противника в силах, начало боя сложилось в нашу пользу. Полагаясь, вероятно, на успех внезапного удара и численное превосходство, неприятель даже не счел нужным провести тщательную разведку. Это сыграло с ним злую шутку. Надеясь на то, что хутор Греков нами не занят, белогвардейцы бросили в этом направлении пехотный полк. Когда густые массы пехоты вырвались на открытое поле, неожиданно на их левом фланге, от Грекова, показалась конная лавина — это шла на полном галопе наша кавалерия. Удар оказался настолько неожиданным, ошеломляющим, что пехотинцы не успели даже рассредоточиться, принять боевые порядки. С гиком, свистом врезались конники в расстроенные ряды белоказаков — началась рубка.
На поле, где еще минуту назад шагали стройные, грозные цепи бородачей, ощетинившиеся сверкавшими на солнце штыками, теперь творилось страшное кровопролитие: поле бурлило, плескалось волнами черных человеческих тел, коней, полнилось хаосом громких звуков, разрозненными выстрелами, душераздирающими криками. Кое-где, сбившись плотными кучками, белоказаки пытались ружейными залпами остановить навалившуюся на них красную конницу. Большая же часть, бросая все, хлынула назад,
