Зараза

он писал два раза в месяц, словно отправлял некую естественную надобность. О том, что заболел дизентерией, Сергей матери не сообщил. Не потому, что щадил ее нервы – просто установленный им самим срок для письма еще не пришел…

После выписки из госпиталя Панин вернулся в роту отупевшим и молчаливым. Жизнь еще тлела в нем. Через неделю он вместе со всеми пошел в рейд. После долгого марша на боевых машинах он отпросился у командира на пару минут.

– Что-то опять живот прихватило, – сказал Панин.

Он пошел в развалины дома. Вынул из гранаты предохранительную чеку, старательно засунул себе за пазуху разогретый на жаре ребристый корпус включенной «лимонки» и присел, готовый к прыжку в бездну покоя. Граната вырвала панинское измученное болезнью и душой нутро, и командир полка с замполитом снова выслушивали от генерала ругань. После начальственного разноса они вечерком написали матери Панина, что сын ее пал смертью храбрых в неравном бою, и что вечная память, и что Родина не забудет, и прочее, и прочее – все как полагается.

Через месяц командир полка и замполит получили письмо от матери Панина, в котором она грозилась вывести командование полка на чистую воду, поскольку офицеры – воры и подлецы. Сын ей писал, что купил в военторге импортные дорогие кроссовки, а прапорщик, который привез гроб и вещи сына, кроссовки не доставил и ничего про них не знает. «Я напишу об этом вопиющем случае министру обороны и в прокуратуру», – заключала письмо мать солдата Панина. Прочитав его, командир матюкнулся, а замполит сказал: «Вот зараза» – и тяжело вздохнул.