Вот это я понимаю — богатырь старинной закваски; в добрые старые времена они просиживали в пивной с субботнего вечера до самого понедельника, и как ни в чем не бывало. Он опять рассказывал, как при вступлении американцев отстоял свой окорок, героическая песнь да и только!
Чтение: Стендаль, «Анри Брюлар» — одна из книг, которые оказали на меня вредоносное влияние. Легко впасть в суховатую искусственность, усвоив себе манеру испанской школы в изображении характеров, чем он так гордится. Всеобщий характер этой опасности хорошо виден на примере Ницше и таких заядлых стендалистов, как Леото.[133] Следы этого влияния заметны и у Монтерлана.[134]
Впрочем, в двадцать шестой главе он наряду с обычными эксцентричностями высказывает одну превосходную идею. Он рассказывает о том, как в детстве он не раз задавался вопросом, а вдруг он сын могущественного государя и вся революция — это спектакль, разыгранный перед ним ради его поучения. И тут он затрагивает самую суть педагогического устройства мира.
Вернулся домой после второй поездки к Фридриху Георгу. Юберлинген произвел на меня странное впечатление. В этом городе нашли себе прибежище около ста интеллектуальных и по большей части праздных личностей, что в сочетании с древней каменной основой пористых молассов порождает всепроникающие излучения.
Вероятно, этому способствует и то, что во французской зоне сильно голодают. В числе промелькнувших картин в памяти остался наподобие моментального снимка вид бледных, чахлых людей, скопившихся у перекрестка, в середине которого, направляя движение транспорта, стоял чудовищно толстый французский полицейский. В его мундир влезло бы трое таких, как они. Случались там, к сожалению, и расстрелы без суда и следствия, в которых особенно часто участвовали эльзасцы. Из домов, к счастью, разрушен был только один.
Среди знакомых, которых я там навестил, был и Леопольд Циглер. Мы поговорили о Гуго Фишере, которого он хорошо охарактеризовал, затем о Бадере[135] и его значении для нашего времени. К сожалению, обширное наследие Бадера, как и многое другое, сгорело дотла в одном из бушевавших городских пожаров. Как утверждают, то же произошло и с литературным наследием Гамана, но оно, к счастью, было в полном объеме — вплоть до последней бумажонки — фотокопировано по инициативе Надлера. Таким образом, здесь мы видим пример того, за что Буркхардт в свое время приветствовал появление фотографии, видя в ней сохраняющую силу.
Кстати, на ближайшее время это останется последним таким путешествием. Слишком уж ненадежны пока дороги. Страна, точно в Средние века, разделена на отдельные территории, границы которых сложно, а зачастую опасно пересекать.
Мы ехали в требующем ремонта автомобиле, который раздобыл для нас Радемахер, и в таком обществе, какое может собраться в растревоженном муравейнике. Банкир Ферманн настойчиво разыскивается рядом оккупационных властей. Кажется, он особенно насолил англичанам, помешав им перед войной в заключении ряда военных контрактов по поставке оружия в экзотические страны. Интересуются им и французы. При помощи фальшивых паспортов и взяток он подготавливает свое бегство за границу; ближайшая его цель — Лиссабон. Время от времени он упоминает о своих сделках; они дают представление о том уровне, на котором все упрощается и делается почти играючи, по крайней мере для посвященного, который владеет волшебным ключиком, Крупные денежные потоки текут в определенном направлении, у них есть свои ответвления, плотины и шлюзы и свои техники. Есть люди, которые все время зарабатывают деньги, даже когда катаются верхом или завтракают.
Гамбургский коммерсант фон ден Штейнен, занимающийся экспортом, тоже ехал на юг по делам. Он искал новых партнеров. На пути туда к нам присоединился д-р Лилье. Я имел случай с восхищением наблюдать его гениальное владение древними и новыми языками. Как говорится: знание нескольких языков во столько же раз увеличивает твою человеческую ценность, что и подтвердилось сейчас к нашей вящей пользе. Английские, американские, французские постовые, подходя к нашей машине, чувствовали в нас чуть ли не земляков и лишь мельком просматривали наши сомнительные бумаги. Он спрашивал дорогу на диалекте той местности, по которой мы ехали, спрашивал на нижнесаксонском, тюрингском, швабском наречии, иногда, чтобы нас позабавить, говорил как коммивояжер из Лейпцига. Это Божий дар.
Радемахер,[136] знакомый мне по парижскому Абверу, собрал эту компанию. Он обладает другим даром: держит в голове обширный список адресов, который в необходимом случае оказывается очень полезен. Его память работает как коммутатор, в котором всегда находится нужное соединение. Останавливаемся в каком-нибудь захолустье — нужно найти пристанище, раздобыть удостоверение личности, продуктовые карточки или запасные части, и тут Радемахер, как по волшебству, извлекает из своей памяти имя человека, который может помочь.
Машина была одолженная, и чувствовалось, что годы войны не прошли для нее даром. Поездку до места назначения она еще кое-как выдержала. Но обратное путешествие началось с того, что у нас отвалилась выхлопная труба; затем отказали тормоза, по счастью, это случилось в таком месте, где на обочине не было канавы, так что мы благополучно выехали на луг.
На подъезде к Штуттгарту пришлось возле Леонберга преодолевать длинный подъем. Я сидел сзади и читал рукопись, которую мне дал с собой Фридрих Георг, как вдруг случилось что-то странное. Я почувствовал себя точно оглушенным, моя душа отделилась от тела и взмыла к небесам. Затем она спустилась оттуда и вернулась на прежнее место. Я услышал женские крики на дороге, ощутил удар и увидел, что сижу под открытым небом.
Что это было? Какой-то польский грузовик, ехавший навстречу, не послушался руля на обледенелом повороте и срезал наш закрытый верх. Его тяжелый кузов, не задев нас, промчался над нашими головами, но разрушил наш автомобиль. Мое пальто было усеяно стеклянными осколками.
Мы вылезли и увидели, как вытекает масло из разломанного маслопровода, зеленея на снегу. У самой обочины начинался крутой откос. Заметно было, что мы еще удачно отделались и можем только радоваться, что все так легко обошлось.
Самым удивительным в этом событии для меня было то, что, погруженный в чтение, я тем не менее в самый последний момент, очевидно, заметил опасность; я разглядел ее откуда-то из другого измерения. Нерушимая часть нашего существа удаляется при этом из нашего тела и затем приближается к нему извне, ощупывая его, как инструмент, и проверяя все ли в нем цело. В этот самый момент Перпетуя стояла в Кирххорсте у окна, она сказала Александру: «Сейчас отец попал в аварию». Земля невелика.
Поляки проехали, даже не оглянувшись. Мы бросили машину на произвол судьбы и пешком добрались до конечной остановки штутгартского трамвая. Я позвонил в Тюбинген Карло Шмиду, и он нашел нам в городе хорошее пристанище. На следующее утро Радемахер волшебным образом извлек из своей памяти адрес человека, который мог бы нам помочь. Адрес был хороший — самого начальника полиции, который одолжил нам другую машину. В такое время, когда почти невозможно добиться хотя бы стоячего места в поезде, а по дорогам разъезжают одни лишь иностранцы, это было невероятное достижение.
