специально, чтобы он следил за Зо Мьином.
— А почему за Зо Мьином? — спросил я. — Почему не за Хагеном? Ведь план-то был у него.
Инка задумалась.
— Вот видишь, — сказал я, — твоя детективная версия не выдерживает критики.
— Зато у тебя, — возразила Инка, — у тебя вовсе нет никакой версии.
— Вопрос только, добродетель это или порок.
Ближе к середине дня Тимофей озаботился мыслями об обеде Оставив нас с Володей на берегу, он пошел к бунгало, Инка последовала за ним: в отсутствие Ла Туна она чувствовала себя сестрой- хозяйкой.
Мы с Володей посибаритствовали еще какое-то время, он заботливо кутался в свой махровый бурнус и, лишь иногда приподнимаясь, как тюлень, на локтях, смотрел в сторону острова. Но море было пустынно, даже рыбацкие лодки куда-то пропали, как будто рыбаки понимали, что в такое ответственное время будут только мешать. А может быть, им уже было дано указание — в море не выходить.
— Черт бы его драл, этого ювелира, — пробормотал Володя, — ни за понюшку табаку готов был спустить нас под откос. Очень мы ему мешали… Все зло на земле от таких людей.
Вдруг крики возле нашего бунгало заставили нас выползти из воды. Впечатление было такое, как будто там, под сваями, открылся небольшой сельский базар.
Не сговариваясь, мы подхватили одежду и, спотыкаясь на сухом горячем песке, побежали к дому.
Возле бунгало стояла двухколесная арба, невозмутимый буйвол, как бы вылепленный весь из горячего асфальта, почесывал о ствол пальмы свои развесистые рога. Около арбы стояли несколько незнакомых нам бирманцев, они что-то шумно обсуждали, почти крича друг на друга своими высокими резкими голосами, но при нашем появлении, как по команде, умолкли.
Полные самых дурных предчувствий, мы поднялись по лестнице наверх.
Дверь в каморку Хагена была распахнута настежь, на полу на белой простыне лежал сам герр Боост. Был он в джинсах и в тельняшке с надписью «Ай эм Чарли», голова его с закрытыми глазами и с судорожно выпяченной бородой была запрокинута, лицо мраморно бледно, кадык непрерывно двигался. Что меня поразило: на ногах у профессора были тяжелые туристские ботинки, такие нелепые после кричащей жары, с которой мы прибежали. Руки профессора Бооста были разметаны по скомканной простыне и повернуты неестественно — ладонями вверх.
— Упал с лестницы? Приступ? — спросили мы с Володей.
Тимофей, присевший на корточки возле Хагена и озабоченно державший пульс, повернул к нам голову и тихо сказал:
— Покусала змея.
Тимофей был деловит и спокоен, как и полагается доктору у изголовья больного, но на Инке (она стояла в отдалении у стола, лихорадочно переливая из стакана в стакан какую-то жидкость) — на Инке лица не было.
«Этого еще нам не хватало», — подумал я, а Володя, с ужасом обернувшись, прошипел:
— Змея? Где, здесь? На втором этаже?
— Мы не знаем, где это случилось, — отозвался Тимофей и, наклонившись, приложил ухо к груди Бооста.
— Его привезли, — прошептала Инка.
Столик, возле которого она стояла, был совершенно похож на больничный; распахнутый докторский саквояжик Тимофея, обломки ампулы, клочки ваты.
— Так надо же в город скорее, — страдальчески морщась, проговорил Володя.
— В таком состоянии нельзя транспортировать, — по-английски сказал ему Тимофей. — Сердце может не выдержать.
— А где укус? — спросил я, подойдя и присев на корточки рядом.
Тимофей молча показал: на предплечье Хагена, много выше браслета часов, темнели две крошечные черточки, вокруг них обозначилась едва заметная припухлость.
— Володя, объясни Тимофею, пожалуйста, по-английски, — сказал я, не оборачиваясь, и Володя осторожно приблизился и послушно присел рядом, — у меня слов не хватает… Может бдаъ, нужно отсасывать? У меня зубы и губы в порядке… Или жгуты наложить?
Володя быстро заговорил.
— Нет, сэйя, — сказал Тимофей, поднимаясь, — это старый метод, ошибочный. Жечь… или как это по-русски?
— Прижигать, — подсказал я.
— Прижигать рану тоже не надо: нейротоксин распространяется очень быстро. Только вакцинация и много, очень много пить.
Инка поспешно подошла со стаканом. Мы подняли Хагену голову, и Тимофей бережно, с ложечки, стал его поить. Но жидкость стекала с губ Хагена, почти не попадая в рот.
— Плохо, — со вздохом проговорил Тимофей. — И мы не знаем точно, когда это случилось, не знаем, какая змея…
— Но вы сказали «нейротоксин»…
— Это видно, — пояснил Тимофей. — Если гоморраген, тогда другой вид… Как это будет по-русски?
— Кровоизлияние, волдыри, — перевел Володя. — О, елки-палки…
— Кончай хныкать, — быстро сказала Инка.
Мы сделали еще одну попытку попоить Хагена, вода вновь заструилась по его шее, и вдруг Хаген, не открывая глаз, пробормотал:
— У меня на часах… селф-таймер… я включил, когда это случилось..
Я повернул руку Хагена: на маленьком циферблате, встроенном внутрь большого, стрелка оттикала пятьдесят минут.
— А какая змея, вы не видели? — быстро спросил Тимофей.
— Коричневая… с желтыми и белыми кругами на боках… очень красивая, Та самая, о которой вы, мой юный друг, говорили…
— Пеламис платурус, — проговорил Тимофей, — а где это было, в воде?
Хаген молчал. Мы долго ждали, с напряжением всматриваясь в его дыхание, но он не произнес больше ни звука, только шевелил, причмокивая, потрескавшимися губами и воду с ложечки пил уже исправно.
Сев рядом на пол, Инка заботливо поила Хагена, а мы трое поднялись и отошли к окну.
— Ну, что будем делать? — спросил Володя, с надеждой глядя на Тимофея.
— Только ждать, — спокойно ответил Тимофей. — Вакцинацию я сделал. Если это пеламис, он будет спать два—три дня, потом ничего.
Тимофей проговорил что-то по-английски, и Володя сконфуженно пробормотал:
— Понятно, понятно.
— Что понятно? — сердито спросил я.
— Возможен паралич дыхательных центров, — перевел Володя.
Судя по тому, что успела рассказать нам Инка, местные крестьяне нашли Хагена в километре от Маумагана, на пустынном песчаном берегу. Впрочем, нашли — не совсем точное слово: они уже давно наблюдали, как он брел, спотыкаясь и падая, и не знали, что предпринять, пока он не свалился уже окончательно. Когда крестьяне приблизились к Хагену, он был еще в сознании настолько, чтобы пробормотать по-бирмански и по-монски слово «змея». Пока буйвол дотащил арбу до нашего бунгало, пока Хагена внесли на второй этаж, профессор несколько раз приходил в себя, силясь что-то сказать, и вновь погружался в забытье. Инка сама нашла место укуса и смазала небольшое пространство вокруг него бальзамом миссис Рузи. При этом кожа действительно как бы закаменела, и из ранки выкатились две небольшие прозрачные капельки — то ли яда, то ли сукровицы. По словам крестьян, Хаген был на берегу совершенно один, ни в руках у него, ни вокруг на песке ничего не было.
— И черт его туда понес одного, — бормотал, не обращаясь, собственно, ни к кому, Володя. — Эти
