исчезла между камнями.
Реакция Ла Туна оказалась на удивление замедленной, он выпрямился, обернулся, поправил всклокоченные волосы.
— А что такое? — спросил он.
— Ничего, ветка, — как можно спокойнее ответил Тан Тун. — Давай посмотрю, нет ли царапины.
Мы тщательно осмотрели плечо — царапин не было.
— А я думал, змея, — простодушно сказал Ла Тун, и мы все трое принялись хохотать как помешанные.
— Ну, что у вас там? — крикнула, заходя с другой стороны, Инка. — Нашли что-нибудь?
— Нашли! — отозвался я. — Камень отвернутый, на нем буквы высечены и цифры:
— И больше ничего?
— Пусто.
Нам очень хотелось поскорее убраться отсюда, но все-таки мы обошли подошву ступы несколько раз, тщательно осматривая камни.
— Нет, — сказал наконец Ла Тун, — Боост знал, с какой стороны искать. Больше ничего не тронуто.
— Если это тронуто Боостом, — проговорил я.
— А кем же еще? — возразил Тан Тун. — Бирманец не тронет.
«А Зо Мьин?» — мог бы спросить я, но не стал, потому что эта мысль пришла в голову и обоим моим коллегам.
— Нет, пожалуй, это все-таки сделал Боост, — задумчиво проговорил Ла Тун. — Посмотрите, там что-то блестит…
Он хотел было вновь сунуть голову в нишу, но передумал. Пробормотав что-то по-бирмански, зашагал по камням вокруг пагоды. Если бы толстяк знал, что за ветка хлестнула его по плечу, он не ходил бы так уверенно. Оказавшись за ступой, он крикнул что-то рыбакам и через минуту вернулся с длинной суковатой палкой.
Мы молча наблюдали, стоя за его спиной, как он копается палкой в трухе на дне ниши.
— Ага! — торжествующе крикнул он, и Зо Мьин, давно уже приплясывавший внизу на мокром камне у самой кромки прибоя, начал подниматься к нам. — Нашел!
Но это была всего лишь пустая ампула.
— Вот здесь она его и ждала, — проговорил Тан Тун.
— Ну, хорошо, — сказал я, — а где перчатки?
Мы остановились в нерешительности. Я живо представил себе, как все это происходило: вот Хаген наклонился над нишей, вот запустил туда руку, почувствовал укус, выпрямился, может быть, прошипел «Х- химмель!», оглянулся. Вокруг — только небо и океан. Лихорадочно сдернул перчатки, достал шприц, сделал инъекцию, нажал кнопку селф-таймера на часах… Перчатки должны быть брошены где-то поблизости, но их не было ни в яме, ни среди камней. А шприц? А сумка? В чем-то надо ЭТО нести, не в пустых же руках. Спрятал? Зачем? Он понимал, что времени у него мало, надо возвращаться к людям, к нам, к Тимофею.
Мы осторожно спустились вниз, на песок.
— Что, пусто? — злорадно спросил нас Зо Мьин. — Герр Боост ничего там не забыл?
— Ты отдыхай, дорогой, — сказал ему Тан Тун. — У тебя впереди много трудностей.
И хотя он говорил по-русски, Зо Мьин отлично его понял. Отошел, угрюмо сел на борт своей лодки.
— По берегу он вряд ли пошел, — сказал Ла Тун. — Далеко, надо идти мимо леса, потом мимо поселка. А тут, — он показал рукой, — должна быть прямая дорога к Маумагану.
Мы огляделись: песок между камнями был весь истоптан. Пока мы находились наверху, Володя с Инкой и Зо Мьином в нетерпении бегали вокруг Змеиной горки.
Между тем солнце начинало садиться, через каких-нибудь полчаса станет смеркаться. Рыбаки с баркаса что-то кричали нам, пора было возвращаться.
— Смотрите, — сказала вдруг Инка, — вот здесь он сидел.
Мы подошли: возле большого покатого валуна в песке отпечатались следы ботинок.
— Осторожно, не топчитесь вокруг, — сказал я. — Надо смерить: может быть, это наши.
Нет, наши следы не подходили. Здесь и в самом деле сидел герр Боост. Должно быть, он уже почувствовал себя плохо: опустился на камень, вытянул ноги, глубоко врывшись каблуками в песок. Встал, пошел между камнями. Дальше, на гальке и ракушечнике, занесенных сюда длинным языком прилива, следов не было, но возле сухой жесткой травы у кустов они снова появились.
— Смотрите, упал, — сказал Володя.
И точно, песок изрыт, трава вмята в почву руками.
— У него руки были все в мелких порезах от травы, — я обратила внимание, — сказала Инка. — Пришлось обработать йодом.
— Значит, он уже был без перчаток, — сказал Володя.
— А может быть, перчаток и вообще не было? — спросил Тан Тун.
Мы вопросительно посмотрели на Инку.
— Были! — уверенно сказала она.
Мы сделали еще несколько шагов. Меж кустами чернела опрокинутая вверх днищем полусгнившая лодка. Она лежала здесь уже давно: борта ее глубоко ушли в почву. Я обернулся: «коитаду» Зо Мьин тупо смотрел в нашу сторону, он ведь не знал, что Хаген ушел отсюда с пустыми руками.
— А если перевернуть? — Володя решительно взялся за киль лодки.
— А если там змейки? — проговорила Инка.
Володя отпрянул.
Дальше следы выходили прямо на тропинку. Тропинка была настолько плотно утоптана, что на ней ничего нельзя было обнаружить.
Тан Тун обошел вокруг лодки, наклонился и показал нам на дыру, зияющую в борту.
— Здесь, — сказал он с уверенностью. И без колебаний сунул руку в дыру.
Столпившись вокруг, мы с беспокойством за ним наблюдали. Вдруг Тан Тун коротко охнул и сел на песок.
— Что? — вскрикнула Инка. — Тан Тунчик, миленький, что? Дай руку! Покажи руку!
Странно улыбаясь, Тан Тун потянул руку из-под лодки, в пальцах ее было зажато черное, длинное, блестящее, пугающе длинное. Мы оцепенели.
— Испугался, — виновато сказал Тан Тун и вытянул черную сумку на «молнии» и на длинном ремне. — Фу, противно.
Присев на корточки, мы наблюдали, как Тан Тун открывает «молнию». Внутри были длинные перчатки из плотной темно-зеленой резины, вывернутые наизнанку, блестящие от сухого талька, коробочка со шприцем…
И вот мы увидели это.
— Чинлон, — улыбаясь сказал Л а Тун.
И правда, размерами и внешним видом это было похоже на плетеный, полый внутри мяч для местной национальной игры. Только мяч этот был весь сплетен из спаянных брошей, серег, колец, заколок, медальонов, нагрудных украшений, браслетов, ожерелий, вензелей, фигурок павлинов, бабочек, цветов, обезьян, лебедей, львов и газелей, танцоров и карликов, чудовищ с высунутыми языками и вывороченными ноздрями… и все это было усыпано темно-красными, темно-зелеными, темно-синими и просто черными бугорками, в которых угадывались потемневшие от времени камни…
Подняв шар обеими руками, Тан Тун передал его Ла Туну. Тот взял «чинлон» на плечо, словно спортивное ядро, крикнул:
— Ого! Девять висов.
Ла Тун ненамного ошибся: шар весил около пуда, а украшений, из которых он был составлен, в
