вы идете к крыльцу и входите в дом, а минут через пять раздался выстрел.
– Выходит, мы с Курбатовым даже не поговорили? – усмехнулась я.
– Вы, видимо, были на него очень сердиты.
– Черт бы побрал эту кошечку! – не выдержала я. – Ее муж вернулся из командировки?
– Давно.
– И что он об этом говорит? О ее коллеге и их совместной работе над важными документами?
– Он подал на развод, – спокойно сказал львенок.
– Ах, вот оно как!
Последний шанс остаться на свободе уплыл за горизонт. Вместо легкого облачка на небе образовалась огромная грозовая туча, которая накрыла меня с головой.
– Кто… кто ее нашел? – пересохшими губами спросила я. – Эту свидетельницу?
– Руслан Борисович Удоев. Он ехал домой от Курбатова, когда встретил приметную машину. Он просто не мог не обратить на нее внимания. Сами понимаете: кошечки.
– Почему же он сразу об этом не сообщил?
– Он сообщил, – терпеливо пояснил львенок. – Мы просто долго ее искали. Дама ведь не местная, а все опрошенные нами жители поселка показали, что гостья на машине с кошечками ни к кому не приезжала. В том числе и ее коллега по работе.
– Он что, женат?
– У него есть, скажем так, постоянная подруга. Но теперь все выяснилось. Дама призналась, ее коллега тоже дал показания.
– С чего она взяла, что это был именно выстрел? – цеплялась я за соломинку.
– Звук, напоминающий хлопок. Но очень громкий. Не похоже, чтобы вы с Курбатовым открывали шампанское, собираясь отпраздновать ваше назначение.
– У вас появилось чувство юмора, – с удовлетворением отметила я. – Да, мы и в самом деле не пили шампанского.
– И по времени сходится. Я имею в виду время смерти, согласно заключению медэкспертизы, – мягко произнес он. – Так как, Георгина Георгиевна?
– Мне надо подумать.
– Свидетельница показала, что, когда она уезжала, вы еще были в доме.
– А вам не кажется это странным? По логике вещей, убив человека, я опрометью должна была кинуться прочь от страшного места!
– Вы уничтожали свои отпечатки. Или искали какие-то важные документы.
– Господи, какие документы?!
– Итак, вы не отрицаете показаний свидетельницы?
– Нет, – вынуждена была признать я. Все, о чем поведала «кошечка», святая правда.
– Я вынужден заключить вас под стражу.
«Давно пора!» – хотелось крикнуть мне. Мы, кажется, заигрались. Он быстро нацарапал что-то на листке бумаги и пододвинул его ко мне.
«Я добьюсь, чтобы тебя выпустили под залог», – прочитала я, после чего Ярослав Борисович неторопливо порвал листок и, скомкав обрывки бумаги, бросил их в урну. Я кивнула: хорошо.
Не буду описывать те несколько дней, что мне пришлось провести в СИЗО. Ни к чему. Одно скажу: если бы не Слава, я провела бы там вечность. Когда бы еще состоялся суд? Люди ждут его годами, а некоторые, так и не дождавшись, умирают. У нас приговор – это, скорее, милость, конец мучениям. Потому что конец неопределенности. Пока томишься на нарах в ожидании конца следствия по твоему делу, могут сто раз поменяться законы или открыться новые обстоятельства, да мало ли чего. Судить никто никого не торопится, разве что по железному указанию сверху. И я бы ждала своего приговора вечность, томясь в СИЗО и хлебая баланду. Но следователь Глебов, задействовав все свои связи, быстренько организовал мое освобождение под залог, причем сумма была не такой уж значительной. Мой адвокат бил на состояние аффекта. Не ведала, мол, что творю. В схему, правда, не вписывалось тщательное уничтожение мною следов пребывания в доме Курбатова, но в нее много чего не вписывалось. Пистолет, который я прихватила с собой, отправляясь «попить чайку». Наши напряженные отношения с ректором весь этот год. Но ничего, прожевали. Пока.
Одна радость: от меня отстал Кобрин. Едва меня упрятали в СИЗО, Игоря Абрамовича как ветром сдуло! А я-то воображала, что он будет носить мне передачи! Что наша любовь вечна! Но мама ему категорически запретила.
– Держись подальше от этой уголовницы, – наверняка сказала она.
И правильно! Никогда Кобрины не имели дело с преступниками! Даже моя недвижимость, вдруг да я ее сохраню и отпишу жениху в наследство, не могла компенсировать того разочарования, что я нанесла Игорю Абрамовичу своим недостойным поведением. Хотя он ведь с самого начала знал, что в убийстве Курбатова подозревают меня. И сделал свою ставку. Что называется, рискнул. А когда риск не оправдался, спокойно, без зазрения совести меня предал. И даже сказал, что ошибся вследствие сумасшедшей близорукости. Курбатов, мол, был жив, когда он уезжал. Не разглядел, каюсь. Даже вопрос, как он в таком случае водит машину, не поставил Кобрина в тупик. Оказалось, зрение у него изменчивое, как у хамелеона. То он видит, то нет. В доме, мол, царил полумрак, в котором легко все спутать. Ага. Живого с покойником. Привлечь Игоря Абрамовича за лжесвидетельство, конечно, можно, как сказал львенок, только охота возиться? Если бы всех, кто злоупотребляет враньем, за это судили, на свободе остались бы считаные единицы. И те сдались бы на милость победителей, добровольно отселившись в резервацию. И все вернулось бы на круги своя, то есть стало бы как сейчас. Все врут, но поскольку правды нет вообще, то и что такое ложь, определить невозможно. Ложь условно считается правдой, хотя все знают, что это ложь. Немного путано, зато как есть.
Предательство Кобрина не поразило меня, как в случае с Сашей, в самое сердце. Я лишь посмеялась.
Зато Алина порадовала. Это она нашла мне адвоката. Я даже почувствовала угрызения совести. Женщина, которую я своими собственными руками утопила, теперь чуть ли не единственная протягивает мне руку помощи. Не знаю, почему она вдруг прониклась ко мне симпатией. Не иначе как от одиночества. Ведь мы обе стали изгоями. Ее подруги улетучились, едва поняли, что Алина теперь женщина не их круга. Это открытие предстоит сделать каждому, кто упал с вершины. По разным причинам утратил популярность, разорился или просто возникли проблемы со здоровьем. Очнувшись в реанимации после обширного инфаркта, человек с удивлением узнает, что так называемые друзья, которых еще вчера был полон дом, стали вдруг страшно заняты. Настолько заняты, что им недосуг забежать в больницу. Это притом, что, кого ни спроси, каждый считает себя
Выйдя из тюрьмы, я получила наконец свой мобильник. У меня было право звонка и там, но я намеренно от этого отказалась. Как ни странно, заключение под стражу на несколько дней пришлось мне на руку. Мои враги, во-первых, не могли до меня дозвониться, а, во-вторых, узнав от наших общих знакомых, что я в тюрьме, потому и не отвечаю на звонки, сразу успокаивались. Понятно, что коль скоро я там оказалась, мне светит срок за убийство. А это немало, при благоприятном для них раскладе – лет пятнадцать. Лежачего не бьют, все знают, что лучше со многими проблемами на воле, чем за решеткой с любой проблемой. Неважно, что она всего одна, остальные вскоре появятся. Меня ждали такие неприятности, по сравнению с которыми потеря заманчивой должности ректора показалась той же Людмиле Ивановне сущим пустяком. Я была уверена, что скандал замнут, никто БЧ в тюрьму не посадит, в крайнем случае, пошлют подальше, то есть временно отправят куда-нибудь послом. В океане много островов, над каждым из которых развивается государственный флаг, большим чиновникам есть где пересидеть немилость верховной власти.
Когда я вышла из ворот тюрьмы, накрапывал дождь, и я сочла это хорошим знаком.
– Я его подзаряжал, – сказал Слава, протянув мне мобильный телефон. – Но на звонки не отвечал.
– Все правильно, – кивнула я.
– Тебе все время звонил какой-то Саша, – внимательно посмотрел на меня львенок.
– Ты с ним разговаривал? – спросила я на всякий случай.
