– Фига себе!
Наташка ненадолго задумалась и выдала свое заключение:
– У вашей Серафимы сплошные камни в голове. Ей морская галька мозги заменяет.
– Вскрытие покажет, – уныло промямлила я. – Ты тут посиди, а я пока назло мужу пришью вешалку к его безвременно павшему пиджаку. Представляешь, проснется – а придраться-то не к чему!
4
Кожаный пиджак Дмитрия Николаевича имел достаточно много карманов, которые он заполнял на совесть. В результате, они капитально затрудняли процесс воспроизводства вешалки. С десяток использованных еще зимой талонов на проезд в метро я выкинула в мусорный пакет, не раздумывая. Вместе с бумажником. Вернее, сначала в ведро полетел бумажник – ошиблась, а после его выуживания туда отправились талоны. Два килограмма ключей в одной связке аккуратно грохнулись на стол. Человеку несведущему могло показаться, что Димка работает ключником в Букингемском дворце. Но я-то уж точно знала, что ему туда не по пути. Назначение некоторых «открывалок» муж и сам подзабыл. Именно в силу этого обстоятельства их не выкидывает – а вдруг вспомнит!
Генеральная чистка была приостановлена с обнаружением во внутреннем кармане конверта с письмом. Лишенный заслуженного внимания пиджак шлепнулся на пол, да там и остался. Его молчаливого протеста ни я, ни Наташка не слышали. Конверт был вскрыт, от него исходил слабый аромат неизвестных духов. Немного сладковатый. Мне такие не нравятся. Почему-то решила, что так должны пахнуть магнолии. Аккуратным, я бы даже сказала изящным почерком на конверте было написано четыре слова: «Ефимову Дмитрию Николаевичу – лично». Беспомощный взгляд, брошенный на Наташку, уловил полное недоумение на ее лице. О нем же говорили вытаращенные глаза и уехавшая в направлении Димкиного пиджака нижняя челюсть. Только рот при этом был закрыт наглухо. Я сразу поняла, что у подруги просто нет слов – такой почерк может принадлежать только женщине…
Первая мысль после осознания этого обстоятельства была мстительной. Легко поддав пиджак ногой и поразившись прямым попаданием его в мойку, я решила, что злополучную вешалку Димке должна пришить та самая мымра, которая адресовала ему свое послание. Прочитать его – ниже моего достоинства. Ведь оно носит личностный характер. Но сразу же после моего «закидона» Наташка обрела способность говорить и предложила разоблачить негодяйку. Мой довод насчет моего же достоинства подруга легко сразила контрдоводом: «Муж и жена – одна сатана! Можешь совершенно справедливо считать, что письмо адресовано и тебе. Лично».
Послание было небольшим – всего на половину тетрадной страницы в клеточку. В конверте лежали еще какие-то листы, но от них за версту несло официозом. Я сразу же задержалась на первой строчке письма: «Дорогой Димочка!» Прочитав ее раз пять вслух, мгновенно сложила письмо пополам, сунула в конверт и припечатала ладонью к столу. Испугалась, что дальше будет хуже. Для меня. С таким-то началом! Пусть уж лучше лежит себе, как лежало. Вроде я ничего о нем не знаю… Хотя уже знаю… Ну и что? Димка соврет что-нибудь, и ладно.
– Ты что?! – прошипела Наташка. – Мозги свело?! Детей хочешь без отца оставить?! Так для начала убедись, что они этого заслуживают! Нет, не то… Он этого заслуживает! Да и с какой стати отдавать нашего «дорогого» какой-то лахудре?! Ты его откормила, он вырос на твоих глазах, съела за него одна пуд соли, а теперь готовый результат непосильного труда отдать в чужие тебе руки? Как бы не та-а-ак!
С этими словами подруга с силой выдернула из-под моей слегка ослабевшей ладони злополучный конверт, вытащила письмо и принялась читать вслух. Естественно, с первой строчки. И тоже на ней зациклилась. В течение трех минут я многое уяснила о «некоторых стервах» и выросла в собственных глазах до невероятной высоты. С нее и загремела вниз да так, что в полете дух перехватило – на второй строчке, которую Наташка по неведению прочла в издевательской манере: «Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет в живых».
– Мама дорогая-а-а… – На этом запал подруги кончился, и она весьма нерешительно добавила: – Все мы бабы – дуры… На!
Письмо перекочевало ко мне, конверт уважительно лег на стол.
– Я не могу читать предсмертные записки по поводу неразделенной любви. А прочитать необходимо – следует знать, что представляет из себя твой Дмитрий Николаевич, когда на него смотрят чужими глазами. Со стороны и женскими. Это поможет тебе бороться с его недостатками.
Дальнейшее содержание письма я читала на одном дыхании, бормоча и проглатывая слова. Потом медленно и с выражением перечитывала его вслух Наташка. Но прежде чем с ее губ слетели хорошо знакомые первые строчки, я подняла Димкин кожаный пиджак и положила его себе на колени, старательно вытерев кухонным полотенцем. Со всей очевидностью было ясно – кроме меня пришивать оторванную вешалку некому. Пополнение гарема, в котором я единственная любимая жена отдуваюсь за десятерых, в ближайшем будущем не планируется. Хоть это радовало!
«…Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет в живых. Не переживайте. Вы прекрасный специалист и в своем деле волшебник, но с судьбой не поспоришь. Мне было уготовано умереть. Воспринимаю это достаточно спокойно и жду от Вас такого же отношения.
Вынуждена обратиться с последней просьбой именно к Вам. Не осуждайте. Другого выхода нет. Больше обратиться не к кому: примите в дар небольшой участок земли с постройками на берегу Черного моря. Необходимые платежи для оформления наследства будут осуществлены с моего личного счета. Завещательное распоряжение на Ваше имя оформлено три дня назад. Копия его, как и это письмо, во избежание попадания в чужие руки и неправильной трактовки будут вручены Вам в день моей смерти. Думаю, что им будет одиннадцатое число. Спасибо за помощь, ни в чем себя не вините. Копию завещания прилагаю.
Прощайте, добрый и порядочный человек.
С искренним уважением к Вам,
– Фи-и-ига себе! – протянула Наташка несколько охрипшим голосом. – Ты что-нибудь понимаешь?
Я, как болванчик, закивала головой. В голове вспыхнуло воспоминание о единственной случайной встрече с Серафимой Игнатьевной, вызвавшей у меня неприятную реакцию. Ее предположение о том, что через десять дней мы с Димкой будем готовы поехать к южному морю, в свете прощального письма приобретало жуткий, прямо-таки мистический смысл. Получалось, что Серафима заранее знала не только о своей смерти, но и предвидела наше поведение… Нет, этого не может быть!
– Ирка, перестань кивать головой! Ты меня пугаешь. Давай положим конверт с письмом назад и сделаем вид, что ничего не знаем. В конце концов, письмо адресовано Димке, пусть он и мучается, – сказала подруга.
– Но ведь… ты сама говоришь, что муж и жена – одна сатана. Значит…
– Значит, что это ничего не значит. Ты даже на четверть падшего ангела не тянешь. Тебе еще до его уровня сатанеть и сатанеть! Димки на все остальное тоже маловато будет. Словом, эта народная мудрость к вам обоим никакого отношения не имеет. Бывают исключения из правил. Вы два дурака, объединенные в одном семейном флаконе. И вообще, давай рассуждать здраво. Только для начала отдай пиджак. Пиджак, говорю, а не полотенце… Ир! Вот это называется «полотенце», а это – тряпка для удаления последствий трапезы со стола.
Я очнулась от болтающегося перед носом лоскута старого махрового полотенца и с готовностью протянула Наташке пиджак.
– Сейчас мы это послание вернем в карман и отправим вещь на место.
Подруга пошла в прихожую, бросила пиджак на пол и отряхнула ладони. Потом, ухватив рукой подбородок, подумала, укоризненно покачала головой и, повесив пиджак на плечики, громким шепотом произнесла:
– Слушай, может, он сам пришьет оторванную вешалку? Хирург все-таки. А я, пожалуй, пойду. Надо как следует все обдумать.
Мне обдумывать было уже нечего. Я знала, что придется ехать к морю.
5
Спустя четыре часа, можно сказать, на ночь глядя, Димка носился по комнатам, сопровождая свои побегушки пламенной речью. Следом носилась я, за мной Аленка. Умное кошачье семейство вместе с
