таким же умным Вячеславом молча встречали и провожали нас глазами в большой комнате. Зачем создавать эффект стадности, когда и так все прекрасно слышно?
– Я не верю ни в ясновидящих, ни в астрологию, ни в судьбу, – орал Димка, размахивая копией завещания Серафимы Игнатьевны. – Ну вы только подумайте! Спасаю женщину от неминуемой смерти, вытаскиваю ее с того света, а она подкладывает мне двух свиней сразу: смерть по собственной прихоти и наследство! А казалась умным и порядочным человеком!
– Папочка! Смерть не выбирает жертв по уму и порядочности, косит всех подряд. Ну почему ты винишь Серафиму Игнатьевну в том, что у нее произошла внезапная остановка сердца? Можно подумать, она действительно сделала это тебе назло. – Аленка докрикивала речь из кухни. Потеряв тапочек, вынуждена была отстать. – Мам! Отдай незаконно присвоенное! Тапок с левой ноги приписан к моей, а не к твоей нижней конечности. Свой заберешь на обратном пути у холодильника. Мой оставь рядом со Славкой.
Димка неожиданно притормозил и с размаху плюхнулся в кресло. Не ожидая такого маневра, я, распугав стайку зрителей разной степени лохматости, невольно шарахнулась обнимать сына, изрядно перепугав его выражением лица. Он дернулся в сторону, освободив мне участок дивана для свободной посадки. Носом в спинку, коленями на сидение. На полу остались оба тапка, пусть дочь угадывает свой.
– Дима, давай все обсудим спокойно, без лишней экспансивности, – шмыгая носом, задушевно сказала я спинке дивана и достаточно ловко перевернулась, чтобы принять более удобное положение.
– Что это?! – в смятении воскликнул муж, глядя на меня с легким ужасом.
Я не успела порадовать Димку тем, что по-прежнему являюсь его женой – выяснилось, что носовая стыковка с диваном породила обильное кровотечение.
– Это, папик, твоя излишняя экспансивность толкнула на мокрое дело! – с укором заметила дочь, пробегая мимо в одном тапочке. – Я за чем-нибудь холодным, а ты дай мамуле что-нибудь под нос, сейчас все перемажет.
Димка от растерянности протянул мне копию завещания. Успев ощутить себя в роли несчастной жертвы, я с досадой отмахнулась. На беду, достаточно решительно…
В ванную комнату мы с мужем влетели вместе. Лично я – с мыслью о том, что Наташка была не права, мы все-таки не исключение из правил, а одна сатана. Именно это я и поведала подруге, встретившейся у входной двери с изрядно поднадоевшим вопросом: «Что это?!»
Только потом, в теплой и мирной обстановке вечернего чаепития, Наташка с трудом поверила, что умышленного рукоприкладства ни с той ни с другой стороны не было. До этого момента она контролировала выход из ванной, без конца засучивала сползающие рукава старой шерстяной кофты и, несмотря на уговоры Алены, сыпала в адрес Димки неопределенные угрозы, типа: «Пусть только попробует выйти!»
Оскорбленный до глубины души Димка все-таки вышел. После меня. Я его, естественно, опередила, опасаясь носового кровотечения и у него.
В течение получаса мы с Натальей поочередно бегали к нему в спальню, уговаривая оторваться от боевика и вернуться в семью. Наташка весь язык отболтала извинениями. Димка вылез тогда, когда истек десятиминутный перерыв с момента последнего нашего забега. И с этого момента обсуждение свалившегося на нас неприятного известия пошло в спокойном режиме.
Судя по рассказу мужа, первая его встреча с Серафимой Игнатьевной произошла в приемном покое больницы, куда женщину доставила Красковская на машине «скорой помощи». Нелька же отвечала и на все его вопросы. С помощью паспорта Лопуховой и собственных догадок. Собственно, вопросов было всего несколько – фамилия, имя, отчество, дата и год рождения, адрес, переносимость лекарственных препаратов и что беспокоит. Серафиму сразу же отправили в операционную. Побелевшими от боли губами она просила дать ей спокойно умереть, вызывая раздражение у операционной бригады. И твердила это вплоть до того, как начал действовать общий наркоз. При этом анестезиолог заметно торопился. Эти же слова были первыми, которые она произнесла в реанимации, придя в сознание. Дима сделал один-единственный вывод: у женщины что-то не сложилось в личной жизни и ей необходимо помочь своим участием.
Серафима Игнатьевна выказала только одну просьбу: поместить ее в отдельную палату. Вопрос с оплатой был решен моментально. Не прошло и часа после звонка пациентки какому-то Костику из риэлторской фирмы, как счет за однокоечные апартаменты был оплачен.
Во время ежедневного обхода Дмитрий Николаевич задерживался в палате Серафимы немного дольше, чем у других пациентов. Кроме того, выкраивал пару минут, чтобы зайти к ней в течение дня. Женщина определенно вызывала симпатию. Была на редкость умна, с хорошим чувством юмора. Удивляло, что она упорно избегала разговоров о своей личной жизни и никогда ни на что не жаловалась. Тем более на боли в сердце. Да и кардиолог полагал, что имеющиеся незначительные изменения в работе сердца Серафимы носят возрастной характер. И вдруг эта нелепая смерть накануне выписки…
– А ее кто-нибудь навещал? – поинтересовалась я.
– Наверняка – нет, – вместо Димки ответила Наташка. – Некому было навещать, иначе бы ей точно нашлось, на что жаловаться.
– Ошибаешься, – возразил Димка. – Вот как раз посетителей хватало, но она никого не желала видеть. Не знаю степени родства, но те, что справлялись по телефону о ее здоровье, казались искренне озабоченными.
– Странно… – Наталья задумалась и недоуменно покачала головой. – Очень странно. Неужели у нее не нашлось ни одного родственника, чтобы завещать ему свой дом?
– Я не знаю, – слишком честно ответил Димка и подозрительно отвел глаза в сторону.
«Зато я, кажется, знаю», – мысленно похвалила я себя, а вслух спросила:
– Накануне ты не заметил в ее поведении ничего странного?
Муж задумался.
– Да, пожалуй, нет. Хотя… Сейчас ловлю себя на некоторых странностях Серафимы Игнатьевны. Выписка была назначена на понедельник, но она неожиданно попросила разрешения уйти в субботу. Впрочем, такое частенько бывает. Но вот вещи она собрала и упаковала уже в четверг, раздала по палатам кое-какие мелочи. Обычно это делают накануне или непосредственно перед выпиской. А еще попросила в этот день никого из посетителей к ней не пускать и со мной попрощалась как-то обреченно. Сказала, что с выпиской из истории болезни могу не торопиться, потом за ней заедет. Я зашел в палату перед уходом с работы – внизу к ней пытался прорваться какой-то мужчина и по телефону просил у меня содействия. Она тихонько засмеялась и извинилась за причиненное мне беспокойство. Подождите… Как она сказала? А! Это, мол, все тени прошлого, а вам, Дмитрий Николаевич, следует жить будущим. Оно у вас хорошее. Впрочем, если подумать, ничего странного во всем этом нет. Во всяком случае ее поведение имеет объяснение.
– Дмитрий Николаевич, – Наташка так и светилась официальностью, – а вас не настораживает тот факт, что, имея кучу невостребованных посетителей, Серафима подарила домик у моря совершенно постороннему человеку? Очевидно, всех их искренне беспокоило состояние ее здоровья только с одной точки зрения: помрет или не помрет в ближайшее время. Вот в чем вопрос.
Я обиделась. За Димку. Не долго думая, отодвинула от Наташки конфетницу и поставила ее ближе к мужу. Все равно он конфеты почти не употребляет.
– Позволь тебе напомнить, что этот «посторонний человек» вытащил Серафиму Игнатьевну с того света! – сказала я. – Причем вопреки ее воле и не ожидая благодарности за это.
– У меня нет проблем с памятью, – поправив рукой волосы, пропела подруга. – За свое спасение пациентка с ним полностью расплатилась: если администрация больницы узнает о таком щедром подарке, Димка не отмоется от подозрений. Ну надо же, какая настырная баба! Все равно поступила по-своему.
– А кто сказал, что я приму этот подарок? – спокойно возразил Димка. – В завещании имеется оговорка, предоставляющая мне право распорядиться завещанным мне имуществом в пользу любого лица, поименованного в прилагаемом списке. Или подарить его государству.
– Я так и знала!
Горечь в моем голосе меня же и разозлила. Я мигом придвинула конфетницу к себе:
– Твоя Серафима Игнатьевна специально сбагрила тебе свой дом. Не знаю, как там у нее обстояло дело с мужеством и женственностью, но с хитростью и коварством было все в порядке. Тонкий расчет! Успев
