Все заставляет меня переноситься воображением в первый век, но каждую минуту должен вспоминать, что живу в 19 столетии…», — писал из Помпеи Сашка.
В другой раз он обещался ехать со мной в Помпею, уже ждал милостивейшего разрешения Общества на поездки в Париж и Лондон для изучения искусства литографии. Он мечтал сделаться императорским архитектором, о чем по наивности своей даже написал Кикину в надежде получить благословение. Но в итоге заслужил лишь строгую отповедь с рекомендацией сидеть тихо на своем месте, не замахиваясь на подобные прожекты.
Впрочем, Сашка не обиделся, занялся тщательнейшим копированием помпейских бань и всячески делал вид, будто бы никогда и не тщился покорить Олимп. Рисунками этими он рассчитывал снискать себе славу и добиться новых милостей.
Помню, уже после Львова в Помпею возила меня графиня Мария Григорьевна Разумовская — пожилая, набожная дама в огромной темной шляпе с лиловыми лентами, из-под которых торчал ее горбатый, невероятных размеров нос, и широкими юбками, которыми, казалось, она способна смести в одночасье развалины древнего города. Было нестерпимо жарко, воздух дрожал и никакой тени… пот лился ручьями, рубашка под сюртуком давно намокла. Графиня же летела вперед, то и дело, размахивая руками, с деланным энтузиазмом пытаясь зажечь и во мне творческий огонь, заразить, заставить влюбиться в Помпею…
Делала она это оттого, что желала заказать мне «Последний день Помпеи», название, почерпанное из одноименной оперы Джованни Пачини, но… впрочем, это была не ее идея. Тогда я уже знал, что напишу «Помпею», и даже начал делать эскизы.
Стоя спиной к городским воротам, чтобы перед глазами был Везувий, я намечал контуры своей будущей картины[36].
Юноши, несущие парализованного старика-отца, художник с ящиком красок. Всадник, пытающийся выбраться из города и оттого летящий, не разбирая дороги… Мертвецы ожили, рассказывая о событиях, коим они стали невольными свидетелями. Перед глазами стояла картина последнего дня жизни древнего города. Я мог начать рисовать прямо сейчас, сначала отдельные портреты и группки, потом… Убежден, что лица мало чем изменились с тех пор. Итальянский тип, может, несколько мавров… всех этих людей я мог отыскать на улицах Рима, но не было главного — с самого начала я видел женское лицо, то самое, что снилось мне еще в детстве, когда я сидел на куче горячего песка совсем один. Той, вместе с которой я пылал в черном небе Мюнхена. Мне была нужна, необходима одна определенная женщина, чем-то напоминающая девушку из «Итальянского утра» и еще ту, что я нарисовал в «Полдне». Она… ее лицо… ее волосы и глаза преследовали меня долгие годы. Она поднималась на цыпочки, чтобы сорвать спелую гроздь винограда, она… а, что я говорю. Юлия Самойлова ворвалась в мою жизнь, подобно солнечному вихрю, пришла, чтобы повернуть в угодную ей сторону самою судьбу, украсть жизнь и уготованную судьбу, подарив взамен нечто большее.
Часть вторая
ДИКАЯ БОГИНЯ
Глава 1
Юлию Павловну Самойлову в свете не любили и по возможности сторонились. Уж слишком непохожа, горда, своевольна, красива, чертовски богата была графиня! С детства она не знала запретов и жила балованным, своевольным ребенком, знавшим цену своим черным кудрям и хорошенькому личику. Живя в ласке и полной безнаказанности под крылом любящего ее деда. Впрочем, деда ли?
Графиня Юлия Самойлова происходила из рода Скавронских, и через Екатерину I находилась в родственных отношениях с правящей династией. Доподлинно известно, что ее дед по отцовской линии — граф П.А. Пален — был замешан в заговоре и убийстве Павла I, а отец… скандал хоть и был более-менее замят родственниками, но все же вышел наружу, влюбившись в юную Марию Скавронскую, генерал Павел Пален, похитил ее без согласия родителей и, возможно, самой напуганной избранницы.
Невероятную по своей авантюризму и дикости историю наспех прикрыли скороспелым браком, а через некоторое время, во время военного похода, в простой крестьянской избе молодая жена разрешилась от бремени очаровательной девочкой, которую назвали Юлией в честь отчима Марии Скавронской — Юлия Помпеевича, графа Литта.
Всем был хорош генерал Пален, был он бравым военным, решительным и сильным мужчиной, тем не менее, молва отчего-то упорно не желала признавать его отцом маленькой Юлии, приписывая, сей подвиг ее итальянскому деду Джулио, или, как здесь говорили, Юлию Литта, вице-адмиралу, рыцарю Мальтийского ордена, заслужившему многие почести при государе Павле.
Пален и сам не любил дочери, считая супружницу изменницей и постаравшись как можно быстрее отделаться от последней. И правда: откуда у белокожих и светловолосых родителей могла появиться дочка — яркая брюнетка со смуглой кожей и средиземноморским типом лица? Пален обвинил Юлия Помпеевича.
Впрочем, того уже обвиняли в преступной связи с Екатериной Скавронской, состоявшей на тот момент в браке с Павлом Мартыновичем Скавронским. Случилось это, когда Павел Мартынович был направлен послом в Неаполь, и вместе с ним в Италию приехала его очаровательная супруга — Екатерина Васильевна. Там-то она и влюбилась в красавца Литта, по слухам, родив от него дочь Марию, в дальнейшем мать Юлии.
Когда же Господь призвал к себе Павла Мартыновича, Екатерина Васильевна написала в Италию своему любовнику, и тот приехал в Россию, чтобы жениться на любимой женщине и остаться с ней навсегда.
Впрочем, неважно, отцом или дедом прекрасной Юлии был граф Литта. Важно то, что он оставил ей практически все состояние Литта и Висконти.
Когда Юлии исполнилось пять лет, Мария Пален предоставила ее заботам Юлия Помпеевича и уехала в Париж, где мыслила посвятить жизнь музыке и пению, развелась с Паленом и вышла замуж за генерала Адама Петровича Ожаровского.
Дед не чаял души в очаровательной малышке, непрестанно балуя ее и не пытаясь внушить ей общепринятые вкусы, а единственное заклиная иметь на все свое собственное мнение и не бояться высказывать его. Вкус у Юлии был отменным, а стало быть, к чему ей следовать модной дурновкусице, когда маленькая Пален в состоянии и сама диктовать моду.
Кто сказал, например, что горностаевая мантия и бриллиантовая диадема в прекрасных черных волосах — удел одной только государыни императрицы?! Когда Юлия Пален, с ее статной, воистину царственной фигурой и смуглой, оливковой итальянской кожей затмит любую напудренную придворную даму? Отчего же молчать ей, когда есть что сказать и рассказать. Да так, что и не хочешь, а заслушаешься!
