Вера его остановила.
– Ни к чему не прикасайся. Это – Зона. Все, что здесь выглядит безобидно, может на поверку оказаться очень опасным.
Девушка наклонилась, подняла с земли сухую веточку и прикоснулась к заинтересовавшим Вербицкого шарикам. Эффект оказался поразительным. Шарики облепили ветку со всех сторон. Стебель дернулся, а поскольку Вера не выпускал ветку, противоборство человека и растения закончилось тем, что сухое дерево переломилось пополам. Кусочек ветки, которым завладел лже-щавель, мгновенно покрылся липкой коричневой слизью и на глазах рассыпался в пыль.
– То же самое могло случиться с твоим пальцем, – тряхнув головой, заявила девушка. – Еще раз говорю – ни к чему не прикасайся и иди за мной. След в след.
Вербицкий кивнул в ответ. Что сок у этих растений? Кислота? Очень возможно. И судя по воздействию на ветку – посильнее, чем серная или азотная.
– Ты уже бывала в Зоне?
– Только в самом начале. Несколько минут. И поверь: мне этого хватило. Остальное знаю по рассказам тех, кому посчастливилось вернуться из этого гиблого места живым. Таких на моей памяти было немного…
Отряд спустился в овраг. На дне его блестела лужа застоявшейся воды. На ее поверхности плавала желтая ряска. Лужа не выглядела угрожающе, но Талаш предпочел ее перепрыгнуть. Это ему почти удалось, но один сапог все-таки зацепил край воды. Когда Талаш выдернул его, кожзаменитель оказался сплошь покрыт белой шевелящейся массой. Черви. Абсолютно гладкие, по цвету сходные с брюхом мертвой рыбы. Каждый сантиметра в три длиной, они изгибались и ползли вверх, норовя перебраться на брюки.
– У-у-у! – прорычал Талаш, отряхивая сапог от ползучих гадов. – Прыгайте с разгона.
Поверхность лужи, между тем, пришла в движение. Со дна подымались пузыри. Они лопались и на поверхности появлялись россыпи червей. Смотрелось все это, как извержение лавы из маленьких вулканов. В ноздри ударил запах гнили.
Зрелище и амбре были такими омерзительными, что повторять ошибку Талаша никто не стал. Все перепрыгнули кишащий червями водоем с разбега. Когда Марат оказался на противоположном берегу лужи, он оглянулся. Черви исчезли. О том, что их появление не было галлюцинацией, говорили только круги на воде.
Взбираться наверх, к заводской стене оказалось делом непростым. Не только потому, что склон был крутым. Трава, которая его покрывала, не походила на обычную. Все попытки вцепиться в нее и использовать для подъема, заканчивалась тем, что дерн с легкостью отрывался от земли. Сама почва выглядела здесь больной – рассыпчатой, словно песок и очень сухой. Группе пришлось воспользоваться ножами. Втыкая их в склон, подъем удалось одолеть.
Марат выбился из сил. Начало ныть плечо, о котором он почти забыл. Вера поглядывала на него с тревогой – скорее все выглядел он также паршиво, как чувствовал себя.
Талаш остановился у стены, увитой каким-то ползучим растением. Это было что-то вроде плюща. Однако, в отличие от плюща, из белесых стеблей торчали шипы.
– Игры закончились, мальчики и девочки. Всем надеть респираторы. – приказал Талаш. – Придется идти через центральный вход. Времени это займет много, но зато будет куда безопаснее, чем карабкаться на эту стену.
– Согласен, – поддакнул Антидот. – Эти иголки не внушают мне доверия.
– А твоего согласия никто и не спрашивает, – рассмеялся Багор. – Давай-ка лучше закурим напоследок, а то в наморднике это будет сложновато.
Федор достал из кармана пачку сигарет, выделил одну Бельского, а тот в свою очередь дал Багру прикурить от своей знаменитой зажигалки.
Марат натянул респиратор. Все запахи моментально исчезли. Теперь он окончательно понял, что попал в очень негостеприимное место.
После перекура отряд двинулся вдоль стены. На этом пути пришлось столкнуться с новой трудностью. Дорожка, если она здесь когда-то и была, сплошь заросла борщевиками. Талаш и Багор шли первыми, прорубая дорогу тесаками. Во все стороны летели срубленные зонтики. Из обезглавленных стеблей текла бесцветная жидкость. Пара ее капель попала Вербицкому на костюм и оставила белые пятна, стереть которые так и удалось.
И вот стена повернула. Группа оказалась на открытом месте. Судя по ржавым остовов нескольких грузовиков и вздыбленным, облепленным мхом черным плитам асфальта, здесь некогда пролегала дорога. Одно из ее ответвлений вело к большим воротам. Точнее к тому, что от них осталось. Рама, сваренная из швеллеров, устояла перед напором времени и непогоды, чего нельзя было сказать о самих воротах. Они сползи с направляющих и не рухнули лишь потому, что один угол уперся в груду кирпичей, бывших когда-то будкой проходной.
Дорога к воротам шла мимо двухэтажного, относительно неплохо сохранившегося здания. Остатки пластиковой коробки с разбитым матовым плафоном, свидетельствовали о том, что первый этаж строения в лучшие времена был заводским магазином. У стены валялась погнутая жестяная табличка. Марат поддел ее ногой. Магазин некогда работал с девяти до шести. Без выходных. Вербицкий был не в курсе, насколько хороша была эта торговая точка, но мысленно поаплодировал качеству краски. Продержаться на жестянке больше двух десятилетий могла только очень хорошая краска. Кроме информации о распорядке работы магазина на табличке имелся логотип завода – ухмыляющийся усатый мужик в каком-то жупане, широкополой соломенной шляпе, с белорусским орнаментом на вороте сорочки. Аграрий.
Вербицкий заглянул через выбитое окно внутрь магазина. Осколки стекла и уцелевшие поллитровке банки, в беспорядке громоздившиеся на остатках прилавка говорили о том, что завод специализировался на выпуске овощных консервов. Солянок, икры заморской кабачковой и прочей хрени.
От наблюдений размышлений Марата оторвал хлесткий, как удар кнута звук. Выстрел? Вербицкий наощупь отыскал курок автомата, но убрал с него палец, когда увидел, что остальные продолжали идти, как ни в чем не бывало. Источником звука оказалась полоска ткани – бывший баннер, трепетавший на ветру. На нем был изображен тот же жуликоватого вида колхозник и поблекшая надпись «Добро пожаловать!».
– Мать честная!
В приглушенном респиратором голосе Антидота слышалась целая палитра чувств – удивление, восхищение и радость.
– Это ж сам Владимир Ильич! – Гриша указал рукой на то, выглядело, как дерево с непомерно толстым стволом и слишком узкой кроной. – Вождь мирового пролетариата. Взвейтесь соколы орлами! Тра-та-та!
Теперь и Марат различил сквозь заросли колючего плюща лысую голову и руку, сжимающую кепку. Вторая рука Ленина должна была быть вздернутой вверх, чтобы указывать народу путь в райский сад под названием коммунизм. Однако вместо нее из памятника торчал обрубок искривленной арматуры. Увечья Ильича на этом не заканчивались. Часть головы, от лба до бородки отсутствовала, а единственный прищуренный глаз взирал на мир с нескрываемой грустью. Посочувствовать памятнику-калеке Вербицкий не успел. Его взгляд упал на промежность Ленина. Хохотать в респираторе было не слишком удобно, но смеялся Марат всей души. Из ширинки вождя торчал толстый кривой стебель плюща. Природа Зоны здорово подшутила над Лениным, наградив его колючим, как ежик, фаллосом. Смеялись все, кроме Веры. Девушка стыдливо опустила глаза к земле, но перед этим Марат успел рассмотреть в ее глазах искорки веселья.
– Хватит ржать! – Талаш смахнул рукавом выступившие на глазах слезы. – Сфотографироваться никто не хочет? Тогда – вперед!
Он первым перебрался через кирпичные останки проходной. Остальные последовали за командиром. Марат помог Вере взобраться на груду кирпичных обломков и вместе с девушкой ступил на территорию завода.
Вокруг царили тишина и запустение. Асфальтовые дорожки, ведущие к цехам, сдались на милость мутировавших растений. Среди их зарослей навеки застыли три грузовых кара. Массивность их конструкций позволила сохранить формы. Однако от сидений и других элементов внутреннего убранства кабин остались лишь ржавые рамы, да обломанные рычаги. Марат перевел взгляд с ближайшего кара на дальний и застыл,
