друга на охоту. Или прислать ему пару красивых наложниц, из тех пленниц, что были захвачены недавно. Отчего же не поблагодарить за оказанную услугу?
— Что передать воеводе? — задал вопрос слуга, но ответа не получил. Хан Куря не хотел подвергать опасности своего товарища детских игр. Важная информация передана успешно, и слуге больше незачем жить. А вдруг этот человек расскажет кому-нибудь о том, что киевский воевода прислал его к печенегам предупредить о Святославе? Скорее всего, Свенельду не нужна такая слава…
— Задушите его, — бросил хан, стоило русскому слуге выйти из шатра.
И уже утром следующего дня посыльные Кури на своих быстрых конях бросились врассыпную по заснеженной степи собирать в ставку хана отборные печенежские отряды.
О том, что произошло несколькими неделями спустя, много лет пели гусляры по всей русской земле. Дрожали звонкие струны, лилась надрывная мелодия под пальцами песенников, и сами они выводили чистыми голосами печальную повесть о мужественном князе Святославе.
Пели о том, как, снявшись с зимней стоянки на Березани, дружина двинулась на стругах вверх по реке и как дошла до знаменитых днепровских порогов. Здесь было мелко, ледяная вода лихо перекатывалась через камни, и нужно было вылезать из стругов. По колено, а то и по пояс в воде, от которой ломило кости, воины вручную, надсаживаясь, тащили тяжелые струги. Место это было самое опасное, самое гиблое на всем протяжении пути по Днепру. Берега здесь сужались, и руки дружинников были заняты волоком судов с нагруженным на них вооружением и остатками богатой добычи из болгарских земель.
Святослав не отставал от своих воинов, вместе с ними тащил ладью, дрожа от холода и тревожно поглядывая по сторонам. В те минуты он вспоминал о своих древних дедовских богах, которые, по его разумению, непременно должны были помочь ему, защитить. Да и как же могли они не защитить, после стольких жертв, принесенных им на Березани во все прошедшие месяцы? Разве мало ненавистной крови христиан пролил Святослав на их алтари?
Оказалось, что мало…
Перун-громовержец, Велес — скотий бог, и другие идолы не помогли Святославу, когда внезапно оба берега реки покрылись фигурами конных печенежских воинов.
На сытых конях, в своих лисьих пушистых шапках, узкоглазые печенежские воины скакали прямо на дружину Святослава. И сколько их было! Сотни, больше тысячи!
Уж не все ли печенежское войско собралось здесь, устроило засаду славной киевской дружине?
А именно так оно и было. Хан Куря понимал, что подобная удача бывает раз в жизни, и только сейчас может он по-настоящему отомстить за нанесенную много лет назад обиду. Он собрал здесь почти всех своих воинов и единым ударом надеялся покончить со Святославом.
Триста лет спустя пели гусляры о том, как, вздымая веером брызги ледяной днепровской воды, с визгом налетели печенеги на растерявшихся киевских воинов. Как мужественно сражались русы и славяне, прикрываясь красными щитами и вздымая к небу длинные тяжелые мечи, зазубренные в битвах.
Как Святослав отбивался от врагов до последнего и не позволил взять себя живым. Как один за другим падали вокруг него дружинники и как, наконец, телами воинов оказалось устлано дно злополучных днепровских порогов.
Не спасся никто, хотя воины Святослава дорого продали свои жизни.
Когда все было кончено, хан подъехал к распростертому телу князя и тяжело спрыгнул с коня. Несколько секунд он с удовлетворением во взоре стоял над убитым, а затем вытащил свой широкий кинжал из дамасской стали и, присев на корточки, быстро и умело отрезал голову.
Под восхищенными взглядами своих воинов Куря подбросил голову Святослава кверху, поймал ее за длинный чуб, а затем небрежным жестом протянул своему слуге:
— Отдай ремесленнику, — распорядился он, усмехаясь. — Пусть обложит череп серебром и сделает для меня чашу.
— Хан будет пить вино и вспоминать о киевском князе, — угодливо поддакнул стоявший рядом сотник — товарищ по многим битвам. Но Куря перестал улыбаться и отрезал в ответ, отворачиваясь:
— Я буду вспоминать дочь и то, как отомстил за нее. А Святослава мне незачем вспоминать: он был вор и дикий зверь. Украл дочь из моего шатра, на моем пиру. Даже дикие звери так не поступают…
В каком-то смысле у Святослава после смерти была еще долгая жизнь. Череп его, превращенный в чашу для вина, долго служил потехой хану Куре и его гостям на многочисленных пирах. Не раз печенежский хан с любезной ухмылкой демонстрировал эту чашу византийским послам и предлагал пригубить из нее вина. Те хмыкали, пожимали плечами, но не отказывались — пили.
А в Киеве тем временем наступила ожидаемая благодать. Едва стало известно о гибели князя с дружиной, бояре во главе с Блудом и Свенельдом возвели на престол малолетнего Ярополка. Было ему двенадцать лет в ту пору, и Блуд надеялся, что ему удастся на много лет вперед обеспечить свое влияние на молодого князя.
О том, кто «навел» на Святослава печенегов, в Киеве ходило много разговоров, но вслух ничего произнесено не было. С одной стороны, все было слишком понятно: возвращения князя мало кто желал, и гибель его оказалась весьма своевременной. С другой же стороны, как-то не хотелось вслух объявлять о том, что Блуду со Свенельдом ради спасения княжества от озверевшего князя-язычника пришлось совершить предательство…
Единственное, за чем не уследили, было исчезновение юного Вольдемара — незаконного сына Святослава от ключницы Малуши. Сама Малуша была красавицей, и было в ней что-то неопределенное, но такое, что сводило мужчин с ума. Впрочем, мужчины вообще старались не смотреть в сторону прекрасной княжеской ключницы, чтобы не вызвать гнева Святослава.
То, что князь любит Малушу гораздо сильнее своей законной супруги, тоже не являлось секретом. Именно с Малушей проводил он время в своих покоях. Именно ее брал с собой на дальнюю охоту и в дальние поездки, когда требовалось выступать с дружиной — собирать дань с вечно непокорных, вечно бунтующих окраин княжества.
Политическое устройство киевского княжества было нехитрым, еще не успев приобрести сложные и замысловатые византийские черты. Князь правил единолично, но вместе с ближней дружиной — то есть с несколькими десятками человек, живших в его княжеском тереме и бывших всегда рядом. С этими ближними дружинниками князь вместе ел, вместе пил и даже вместе спал во время походов и охоты. Военная добыча, как и собранная дань, делилась между князем и его дружиной. Именно эти люди были ближе самых близких родственников.
Бояр было еще немного, и они еще оправдывали свое название — это были «люди боя», то есть лучшие дружинники, разбогатевшие от обильной добычи в военных походах и от тучных земель, подаренных им князем за храбрость в войне. Пожалуй, Блуд был первым боярином — профессиональным политиком и государственным деятелем, по слабости здоровья никогда не принимавшим участия в боевых походах. Его уделом были посольства, дипломатия и внутренние дела обширного княжества.
Блуду с самого начала сильно не нравилось чрезмерное увлечение Святослава своей очаровательной ключницей. Конечно, с кем спать — дело самого князя, и Блуд не собирался об этом судить. Но рождение у Малуши сына и привязанность князя к своему незаконному отпрыску беспокоили ближнего боярина. Он предвидел возникновение сложностей в будущем.
Мать Ярополка считалась княгиней, и сам Ярополк — законным наследником, но на пирах рядом с князем дружинники видели Малушу, и в дальнем походе она же сопровождала его, а когда князю приходило в голову обратить внимание на сыновей, то первым он отмечал Вольдемара…
— Конечно, когда Святослав погиб, — заметил Блуд, прервав свой неспешный рассказ. — И когда Ярополк стал князем, следовало бы тут же аккуратно зарезать Вольдемара, чтоб не мешался под ногами. Ну, упал бы на ножик, играючи. Мало ли, бывает с мальчишками…
— Недоглядели, — пробурчал Свенельд, уже успевший к тому моменту сильно опьянеть и теперь угрюмо смотревший в дно своей серебряной чаши.
— Недоглядели, — кивнул Блуд, покачав головой и разведя руками в перстнях и браслетах. — Да ведь за всем сразу не усмотришь…
Вольдемар исчез из княжеского терема и вообще из Киева. Хватились его не сразу. Малуша за год до того умерла, и некому было особенно интересоваться мальчиком.
